Мария Вега - Ночной корабль - Стихотворения и письма

А слово – здесь. Оно готово
Дождем плеснуть в мои глаза,
Упасть плодом с ветвей мятежных…

Явись, нежнейшее из нежных,
Пока не кончилась гроза!

И вдруг – не вихрь, не блеск, не пламя,
А прямо ввысь, за облака, –
Две рифмы с острыми крылами,
Два белоснежных голубка.

Есть женщина, заброшенная в небо
Огромным городом. Живет одна,
В высокой башне… Эту долю мне бы!
Но почему-то ей она дана.
Каморка служит и дуплом, и домом.
А глубоко внизу…
Но с давних пор
Был для нее ненужным, незнакомым
Парижской Богоматери собор.
Его воспели и поют доныне,
Но никогда наверх не доходил
Органный гул, гудение латыни
И перезвон серебряных кадил.
Да, готика… Но ей-то что за дело
До готики?.. Куда ни повернись,
Грозят, ощерясь, каменные стрелы,
И ящеры по сводам лезут ввысь.
Бьюсь об заклад: пожалуй, в мире целом
Днем с фонарем подобной не найти,
Чтобы сидеть в углу оледенелом
И службу необычную нести.
Церковный воздух древностью пропитан
И серой скукой. Но другим в пример
Ей дал Париж официальный титул
«Хранительницы» демонов-химер.
За малый грош, за пенсию, за право
На утлую кровать и связку дров
Она живет, своей не зная славы,
Среди полу-драконов, полу-львов.
С ней по соседству, за дубовой дверью,
Над бездною балкон повис гнездом.
В нем хоботы, и чешуя, и перья,
И клювы, и клыки… На Божий дом
Уселись фантастические птицы.
Она привыкла им служить с утра:
Почистит, поскребет и не боится
Ополоснуть водою из ведра.
Я не желаю гибели старухе,
Пусть воду льет, – химер не протрезвить
К ней не сойдут ни демоны, ни духи,
С ней ангелы не станут говорить.
Зато с поэтами другое дело,
Возможности поэтов велики.
Фантазии, не знающей предела,
Доступны все глухие тайники,
И мне легко, своим путем, – незримым, –
Проникнуть в башню и открыть ту дверь,
Откуда ночь ворвется черным дымом,
И каменный навстречу выйдет зверь.
Он поведет меня по всем притворам, –
Такой прогулки поджидал давно, –
И мы вдвоем надышимся собором,
Куда ему входить запрещено.
Сверкнет луна, катясь гигантским шаром
В гнездо химер, и белой станет ночь,
И камни оживут. Ведь я недаром
Пришла сюда, прикованным помочь. –
Летим! – скажу, и, повинуясь зову,
Стуча хвостом и чешуей звеня,
Они ответят, что давно готовы
Уйти в потоках лунного огня…

Что ж та, другая, с примусом на полке,
С копилкой, где монеты сочтены,
В окне законопатившая щелки,
Чтобы не видеть неба и луны?..
Нагрянут завтра, невзначай, туристы,
Ведь ей химер показывать должно.
О, ужас! На балконе пусто, чисто,
И неизвестно кем подметено!
Поняв с досадой, что входную плату
Собор не будет возмещать назад,
Нацелят гости фотоаппараты
На плиты опустевших балюстрад…
А мы летим… И, звезды обгоняя,
В глубокой синеве небесных сфер,
Я белый рой веду, еще не зная,
Что становлюсь химерой для химер.

Закат исчез. Испепелилось пламя,
И от неузнаваемой земли
Дома уходят, словно корабли,
Звеня антенн воздушными снастями.

Что делать городу, где нет домов?
Куда деваться сотням тысяч улиц?
И улицы качнулись, потянулись
На волю из панельных берегов.

Но и панели, соскользнув, уплыли
В потоке разливающейся мглы,
И фонари, впотьмах ища углы,
Которых нет, себя зажечь забыли.

Что делать городу, где ничего
Не остается, даже привидений?
Ведь он уже не город, – тень от тени,
Не помнящей названья своего.

Но в том, что было городскою ночью,
Беззвучно шевелилась тишина,
И черного овечьего руна
По ней ползли разрозненные клочья,

Потом слились громадою сплошной,
И воздуха последнего не стало,
Как будто шерстяные одеяла
Стояли неразрывною стеной.

Не подчинясь, висело каплей света
Мое невероятное окно.
Возможно, было и еще одно,
Чудесно сохранившееся где-то?

Они не зашатались, не ушли
За отступившим в дали караваном,
Но были оба спрятаны туманом
И знак подать друг другу не могли.

А на рассвете, важным занят делом,
Вернулся город, сам себя сложив,
Блестит на солнце, радуясь, что жив
И безупречно восстановлен в целом.

Как разыскать окно среди других?
То самое, что, не светя, светилось?
Оно с толпой других объединилось,
Таких же безразличных и пустых.