Георгий Голохвастов: Лебединая песня: Несобранное и неизданное

Он в час крылатых грез к строфе своей чудесной
Поэта увлечет для таинств мастерства;
Здесь – радость искуса, здесь – гордость торжества
Живителю-творцу над косностью словесной.

Томленье дум и чувств, в их пряже нетелесной,
Облечь, как в плоть и кровь, в созвучные слова,
В обыденном раскрыть Прекрасного права,
Свободный замысел явить в оправе тесной.

Как сплав безжизненный была влита эмаль
В стеснительную скань; и вдруг не расцвела ль
Всех красок роскошью при творческом обжиге.

Что опалил восторг, что обожгла печаль –
Всему бессмертье даст в завороженном миге
Сонета строгого напевная скрижаль.

На зиму долгую, в серебряной постели,
Уснула крепко Русь, родимая земля.
Застыли воды рек в бронях из хрусталя,
И, обнаженные, леса закостенели.

Нахмурившись, стоят щетинистые ели,
Мохнатых лап своих в дреме не шевеля;
В сугробах затонув, праотчие поля
Молчат, не зная грез, под пение метели.

Кладбищенская тишь. Но тайно в мертвом сне
Со смертью спорит жизнь. Снега, в их пелене,
Не саван гробовой… Покров их – плащаница.

Покойся же, блюдя живящий сок в зерне
Под пухом мудрых вьюг, родная мать-землица,
Чтоб буйный всход хлебов был тучен по весне.

В снопе косых лучей толчется мошкара,
Гремит лягушек звон настойчивым набатом,
И рыбы плещутся, играя пред закатом
В отливах розовых речного серебра.

В саду, где часто ночь – вся наша до утра,
Я снова жду тебя на мостике горбатом…
Душа измучилась ревнивых дум возвратом,
И трепетность надежд тревожна и остра.

Проходят облака, теснясь, как гурт овечий,
Густеют сумерки, полночных тайн предтечи,
И, кажется, весь мир, как я, настороже…

Я чую в тишине предвестье скорой встречи:
Что ты сейчас придешь, что близко ты уже,
Повеяв, говорит медовый запах гречи.

Знать, не дождутся – ждут меня в гнезде родимом.
Но скучен зимний путь. Лишь лунный каравай
На звездной скатерти, и неоглядный край,
Весь белый, призрачный, во сне непобедимом.

Ни встреч, ни голосов в просторе нелюдимом;
В морозном воздухе собачий чуткий лай
Порой прозвякает да ветер невзначай
От близкого жилья повеет теплым дымом.

Ленивою рысцой плетется коренник,
Пристяжки чуть бредут; понурился ямщик,
И колокольца звон вот, чудится, задремлет.

Недаром самый снег – как взбитый пуховик…
Дремота и меня услужливо объемлет…
Пригрел так ласково пушистый воротник.

Для нас так вкрадчиво поет виолончель,
Для нас, забывшихся за общим разговором…
О, как она мила находчивым задором!
И мечется в вине мятежных искр метель.

Весной ли раннею встревожил кровь апрель –
Не вешний хмель шалит в сближеньи нашем скором.
Посул в тени ресниц. А если кликнет взором,
Всё так и поплывет, кружась, как карусель.

Напевы страстные владеют душным залом,
Безвольно грезится о странном, небывалом,
И в сердце неспроста – веселая гроза.

Уже не надо слов. С запененным бокалом
Настойчиво гляжу в желанные глаза
И пью, обласканный их трепетным сигналом.

Покой ее лица и воск бессильных рук
Ему сказали всё. Тогда, тая рыданья,
Он произнес обет любви и ожиданья
До новой встречи там, где нет тоски разлук.

И свято он хранил в душе той клятвы звук.
Дождался… Смерть пришла, а с ней и миг свиданья:
«Желанный друг! Сбылось! И вечность обладанья
Наградой будет нам за искус прошлых мук!..»

Но в дремлющих садах, таинственных и ясных,
Скользя медлительно среди теней безгласных,
Не дрогнула она при радостной хвале.

И безмятежно тих был взор очей прекрасных…
Она забыла всё, что было на земле,
В чреде ее тревог, ничтожных и напрасных.