Даниил Клугер - Лебединая песня

Даниэль Клугер

Лебединая песня

1.

Симферопольский пубхоз "Лебединая песня" имел самую высокую репутацию. Если в прочих заведениях подобного рода - таких, например, как "Ромео и Джульетта" или "Алые паруса", - хоть неохотно, но принимали от посетителей местные таврики, то в "Лебединую песню" с ними соваться не следовало. Неудивительно, что клиентами здесь были сплошь морские пехотинцы Украинской Республики и представители Ограниченного Контингента Русскоязычных Войск. К слову, последние бывали чаще. Дамы предпочитали украинским гривнам рубли с трехцветными флажками, что само по себе казалось знающим людям загадкой. Дело в том, что, по утверждению знающих людей, и рубли, и гривны, и, кстати, крымские таврики печатались в одной и той же типографии, на одной и той же бумаге, причем бумага эта приобреталась всеми тремя правительствами за доллары и, безусловно, стоила значительно дороже напечатанных на ней денег.

Этой загадкой какое-то время занимался психолог Айзенберг, но, зайдя в тупик, вынужден был в конце концов выехать из Крымской Республики на историческую родину. Рассказывают, что, когда теплоход "Тарас Шевченко" отошел от причала Ялтинского порта, Айзенберг рехнулся. Последние три года он пребывал в тайной уверенности, что является последним евреем в Крымской Республике; эта уверенность составляла предмет его гордости. На палубе "Тараса" он увидел несколько сот соплеменников, и разум психолога не выдержал. Сейчас Айзенберг находится в клинике Иерусалимского университета и, по слухам, продолжает изучение упоминавшейся выше проблемы, для чего атакует оставшихся в Крыму знакомых настойчивыми просьбами прислать ему необходимое для исследований количество тавриков, гривен, рублей и почему-то долларов.

Но это - так, к слову. В конце концов, история болезни психолога Айзенберга - его личное дело. У нас же речь пойдет не о личном, а об общественном, вернее, о государственном.

Короче говоря, "Лебединая песня", занявшая за шесть лет до описываемых событий просторное пятиугольное здание бывшего обкома бывшей партии и украсившая его, это здание, чугунной фигурой летящего лебедя (ее отлили тогда же из статуи вождя), по всем статьям считалась самым дорогим и самым престижным пубхозом Крымской Республики. За визит здесь брали полмиллиона рублей или восемьсот тысяч гривен. И кто мог подумать, что именно это окажется первопричиной драматических событий, злоключений множества гражданских и военных лиц - подданных трех независимых держав!

А началось все с того, что в субботу тридцатого июня, отправляясь в очередное увольнение, младший сержант Русскоязычного Контингента Василий Пеленочкин надел по ошибке чужой китель. И оказался на месте действия без копейки в кармане. Когда он обнаружил это, было уже поздно.

- А деньги? - мило улыбаясь, спросила Лили, давняя постоянная подруга Пеленочкина.

- Гусары денег не берут-с! - привычно пошутил Пеленочкин.

Этот диалог они повторяли каждую субботу на протяжении последних полутора лет. Глядя на томную Лили, раскинувшуюся на широкой постели, Пеленочкин небрежно сунул руку в карман кителя, висящего на спинке стула. В кармане было пусто, привычная шутка грозила обернуться правдой со всеми вытекающими последствиями.

Лили почувствовала что-то неладное. Улыбка на ее лице стала чуть менее естественной и чуть более грозной.

- Вот зараза... - пробормотал Пеленочкин.

- В чем дело? - сердито спросила Лили, не улыбаясь более.

- Фиг его знает, - растерянно произнес Пеленочкин и еще раз обшарил все карманы.

- Дай сюда! - Лили села на кровати и вырвала из рук сержанта китель. Эх ты, придурок, - сказала она и ткнула ему в нос подкладку. - Ослеп, что ли?

На подкладке чернильным карандашом было написано: "Рядовой Тырко".

- Убью! - младший сержант мгновенно взвился. - Вот сука, лычки пришил! Салага!

- Ладно, - Лили неожиданно сменила гнев на милость. - В следующую субботу рассчитаешься.

Тут бы Пеленочкину поблагодарить и уйти с миром до следующей субботы. Глядишь, и не случилось бы ничего. Впрочем, кто его знает? Но пришла в голову Пеленочкину шальная мысль, которую он не замедлил высказать вслух.

- А давай еще разик? В долг, а? Ей-богу, в следующую субботу отдам.

От этого нахальства Лили потеряла дар речи. А когда обрела, то оказалось, что младший сержант принял ее вынужденное молчание за согласие и пытается немедленно им воспользоваться. Правда, пока он заваливал онемевшую Лили на спину, ей удалось высвободить руку и нажать на кнопку звонка, вмонтированного в кровать.