Дилан Томас - Собрание стихотворений 1934-1953

получится помело…

Подобрать или нет что-то из сокровищ людских –

удовольствие лишь для смерти: в конце концов

Она-то сгребет все валюты любого дыхания любых творцов,

И вслепую, в дурной тьме

Утерянные тайны кое-как сумеет пересчитать.

Сдаться после этих трех месяцев?

Кто взял чужие мысли, тот заплатит молоху дважды!

Нет! Друиды в чащобе крови моей да будут затоплены

только моим собственным морем,

Если с неба взяв этот мир, спалю я его впустую!

Ибо долг мой – создать и обратно небу отдать.

Святой, который, кажется, вот-вот

Как Люцифер или Адам, падет –

Когда все разноцветные равнины рая

Разрушены рожденьем:

Рожденье – есть изгнанье! Рай, прощай!

И всякий, кто рожден, взлетает на последней той волне,

Целуя призрачной одежды край

Своим воздушным змеям.

И песнь скалы, как будто песнь стены

Жилья отцовского, там на песке времен

Раскручена... Все глохнет от нее –

И колокольный звон,

И голосок шкатулки музыкальной,

Что был не заведён – а заменён

Шуршащим кашлем роковых песочных

Часов, подсчитывающих, как пробегает кровь,

Часов, явившихся на лике циферблата, который вдруг

Сложился из бегущих стрелок рук –

Рук ангела, возникшего на Этне

Последним прошумевшим изверженьем в земле отцов:

Шар огненный с дырой посередине –

Вулкан – верхушка стога. И колодцы

Полны вином.

Голодный гимн небес,

Шурша сандалий мощными крылами,

Поет Гермес.

И пламенея, с ним «поет сонм херувим»:

Разрезан хлеб христовой евхаристии!

И в лабиринтах пламенных завистлива

Речь ракушек над самым дном пустым.

Что слава? Лопается как блоха.

И солнцелистые свечные сосны

Вдруг съерундились все в один спаленный крест

С огрызками бутонов обгорелых,

А корабли на рыбьих плавниках,

Те корабли, что нам приносят кровь,

Плывут по разбегающимся волнам.

С новорождённым вместе выпадает небо,

И пьяный колокол бьет в воздухе без слов!

Будись во мне, в моем нависшем доме,

Над грязной раной этого залива,

Между кричаще-красных берегов.

Мой дом, ты выхвачен из суетни,

Из городской карболовой постели.

Твердь вечная развернута над нами,

С возвышенными белыми корнями

Глядит меж облаков в распахнутый мой дом,

И молоко уже во рту твоем.

Взгляни на этот череп – шар земной

В колючей проволоке всех волос горящих,

В огне мозгов, расплавленных войной!

Сбрось бомбу времени на рай, на город.

Стропила – выше! Вырастай из рая,

Свой смутный страх камнями завали,

Страх перед тьмой убежища былого,

Где скручен ты меж иродов вопящих,

Когда клинки их рядом маршируют,

А взгляд убийственен... И сердцу снова

Приходится пружину заводить:

Страданью нужно новый рот кормить.

Проснись в миг благородного падения, Не замечая грязного явления цыплят... Стекает горе с губки сморщенного лба.

Дыханье придержав, железно, как судьба,

Ты, незнакомец, входишь в наше иродово время,

Кричи же радостно: колдунья-акушерка

Тебя вытягивает в море грубой жизни

И пальцем вверх показывает – «Во!!!»

А солнце гулкую арену сотворит

Из окруженного, стесненного пока

Руками женственными островка

Для будущих коррид.

«Если боль причинит моя голова твоим ляжкам,

Затолкай обратно того, кто стремится вниз! Ну смотри:

Ведь шарик моего дыханья еще не взорвался,

Он столкнётся с лиловой мордашкой –

И пойдут пузыри!

Лучше вывалюсь я с червяком веревок вокруг горла,

Но эту сцену я не помешаю актерам доиграть!

Да, для петушьего боя сгодятся игривые фразы зверька,

Я пройду сквозь леса, полные ловушек, затеняя лампу перчаткой,

Буду в утиные часы дня танцевать и клеваться,

И прежде, чем припадая к земле я выгоню призрака,

В гулкой комнате стукни меня слегка ...

Если жестоким тебе покажется мое мартышечье появленье,

Отправь меня обратно в сотворивший меня дом,

Моя рука уже нащупывает выход из глубины твоей,

Кровать – место принятия креста, который буду всю жизнь я нести,

А чтоб пролететь девять месяцев из глубин и до самых дверей –

Сделай в пустыне прямыми мои пути».

– Нет, нет, ни на сияющее ложе самого Христа,

Ни на перламутровый сон в чем-нибудь мягком и колдовском

Не променяю я слезы мои – пусть железная у тебя голова,