Владимир Маяковский - Том 7. Стихотворения, очерки 1925-1926

Чжан Цзо-лин
       да У Пей-фу
            да Суй да Фуй —
разбирайся,
     от усилий в мыле!
Натощак
    попробуй
        расшифруй
путаницу
     раскитаенных фамилий!

Эта жизнь
     отплыла сновиденьем,
здесь же —
      только звезды
            поутру утрут —
дым
  уже
    встает над заведением:
«Китайский труд».
Китаец не рыбка,
не воробей на воротах,
надо
   «шибака»
ему работать.
Что несет их
      к синькам
          и крахмалам,
за 6 тысяч верст
       сюда
          кидает?
Там
  земля плохая?
        Рису, что ли, мало?
Или
  грязи мало
       для мытья
           в Китае?
Длинен всегда
день труда.
Утюг сюда,
утюг туда.
Тихо здесь,
     коты
        лежат и жмурятся.
И любой
    рабочий
        защищен.
А на родине
      мукденцы
          да маньчжурцы…
Снимут голову —
        не отрастишь еще.
Тяжело везде,
да не надо домой,
лучше весь день
гладь
   да мой!
У людей
    единственная
           фраза на губах,
все одно и то же,
        явь ли,
           или сон:
— В пятницу
      к двенадцати
            пять рубах! —
— В среду
     к обеду
        семь кальсон! —
Не лучший труд —
бумажные розы.
Мальчишки орут:
— У-у-у!
    Китаёзы! —
Повернется,
      взглядом подарив,
от которого
      зажглось
          лицо осеннее…
Я
    хотя
   совсем не мандарин,
а шарахаюсь
      от их косения.
Знаю,
   что — когда
        в Китай
            придут
               октябрьские повторы
и сшибется
      класс о класс —
он покажет им,
       народ,
          который
косоглаз.

Довольно
     сонной,
        расслабленной праздности!
Довольно
     козырянья
         в тысячи рук!
Республика искусства
          в смертельной опасности —
в опасности краска,
         слово,
            звук.
Громы
    зажаты
       у слова в кулаке, —
а слово
    зовется
       только с тем,
чтоб кланялось
       событью
           слово-лакей,
чтоб слово плелось
         у статей в хвосте.
Брось дрожать
       за шкуры скряжьи!
Вперед забегайте,
        не боясь суда!
Зовите рукой
      с грядущих кряжей:
«Пролетарий,
      сюда!»
Полезли
    одиночки
         из миллионной давки —
такого, мол,
        другого
         не увидишь в жисть.
Каждый
    рад
      подставить бородавки
под увековечливую
         ахровскую кисть.
Вновь
   своя рубаха
        ближе к телу?
А в нашей работе
        то и ново,
что в громаде,
       класс которую сделал,
не важно
     сделанное
          Петровым и Ивановым.
Разнообразны
       души наши.
Для боя — гром,
        для кровати —
              шепот.
А у нас
    для любви и для боя —
              марши.
Извольте
    под марш
         к любимой шлепать!
Почему
    теперь
       про чужое поем,
изъясняемся
      ариями
         Альфреда и Травиаты?
И любви
    придумаем
         слово свое,
из сердца сделанное,
         а не из ваты.
В годы голода,
       стужи-злюки
разве
   филармонии играли окрест?
Нет,
  свои,
     баррикадные звуки
нашел
   гудков
      медногорлый оркестр.
Старью
    революцией
         поставлена точка.
Живите под охраной
         музейных оград.
Но мы
   не предадим
         кустарям-одиночкам
ни лозунг,
     ни сирену,
            ни киноаппарат.
Наша
  в коммуну
       не иссякнет вера.
Во имя коммуны
        жмись и мнись.
Каждое
    сегодняшнее дело
            меряй,
как шаг
    в электрический,
           в машинный коммунизм.
Довольно домашней,
         кустарной праздности!
Довольно
     изделий ловких рук!
Федерация муз
       в смертельной опасности —
в опасности слово,
         краска
            и звук.