Александр Гельман - Последнее будущее

Из-под-над себя
выкарабкалась луна -
круглое зеркало
для небритого лица
моей жизни.
Из-под-над всего
выкатилось ничего,
как и ожидалось.

Там вдали – моя жизнь,
далеко, уже почти не видать,
расстояние между нами
с каждым днем раздвигается.

Там вдали – моя жизнь,
все время оглядываясь, уходит,
ей жалко меня оставлять одного
под леденеющими небесами...

Далеко, высоко, выше выси
проживают Никто, Никогда и Нигде,
они давно зовут меня в гости,
хотят прислать за мной самолет.

Я вчера им отбил телеграмму:
«Никакого самолета не надо,
я скоро сам взлечу, как ракета,
меня везут уже на взлетную площадку».

Когда уже нельзя не помнить,
что скоро забудешь себя навсегда,
остается одна забота:
не дать себе сойти с ума
перед тем, как сойдешь в могилу.

И не будут больше хоронить людей на Земле,
каждого покойника отвезут на Луну,
отчужденную под кладбище
Правителем околоземного пространства.
А когда на Луне не останется места,
отведут другую планету.
И так будет до тех пор,
пока могилы не подступят вплотную
к престолу Всевышнего.
И скажет тогда Всевышний:
«Хватит, пусть больше не умирают».
Его спросят: «Мертвых тоже будем воскрешать,
или касается только ныне живущих?»
Господь задумается, заплачет,
сквозь горючие слезы произнесет с болью:
«Только живущих».
«Но ведь было обещано всем», – напомнят ему.
Ответ не последует. Только слезы
еще обильнее, еще горячее
польются из всевидящих глаз.

Крест безбожной гордыни
не посмею взвалить на себя -
кто я такой, чтобы быть уверенным,
что после смерти меня ничего не ждет?

Старость смягчает грани,
растворяет годы, как сахар,
жидкое время, волны растаявших лет
обволакивают противоположный берег.

Память помалкивает,
приготовилась превратиться в камень.

Смерть Ивановна,
пожалей Александра Исааковича,
выйди замуж пока за другого,
дозволь похолостяковать еще немного.
Ах, Смерть Ивановна,
невестушка моя незабвенная,
мы с тобой такую свадьбу закатим,
последние деньги потратим,
последнюю водку выпьем,
пьяные на тот свет выйдем.
Только зачем торопиться,
я ж не могу на тебе не жениться.

Я открою вам тайну:
смерть боится матерных выражений,
как рявкну на нее трехэтажным -
пулей вылетает из тела,
потом месяц не может опомниться,
не разберет, где находится.
Раза три это повторялось,
к моему изумлению.
Но я боюсь,
когда буду спать, ночью,
она может влететь через ухо,
присосавшись к любому звуку
с Тверского бульвара,
оттуда круглые сутки доносятся рыки машин,
а у меня форточка открыта всю ночь.
Сука!

Последнее будущее
согрело корни
моих голых замерзших слов,
все трудней удается из будущей смерти
отлучиться сюда, где я еще жив,
судьба уже стоит позади,
как дом, из которого я только что вышел, -
жизнь – моя родина,
смерть – моя муза.

Я иду никуда,
всю мою жизнь бегу туда,
запыхавшись.
И я, конечно, дойду,
уж куда-куда, а никуда попаду,
эту цель не достичь
невозможно.
На могиле моей пусть напишут друзья:
«Никто ушел Никуда»

Когда-нибудь,
когда меня уже не будет,
я приеду к вам в гости
верхом на слове «самовар».
Мы будем пить чай
с моим любимым вареньем
из белой черешни,
я буду рассказывать,
как весело неживут на том свете
ваши знакомые.
Вы будете слушать меня
внимательно, внимательно,
как никогда не слушали прежде.
Будет много вопросов,
я буду отвечать, отвечать,
а под утро, безмерно уставший,
скажу: «Мне пора, я буду вас ждать,
приезжайте, у нас хорошо»
и галопом умчусь обратно
верхом на слове «самовар».
А вы,
с благодарно машущими руками,
будете стоять на балконе,
пока я
и мой семибуквенный конь
не растаем в тумане.

У смерти нет закона,
она закон сама,
она – как палец Бога,
направленный в меня.

Я жду прикосновенья,
я приготовил грудь,
душе почистил крылья,
собрал в далекий путь.

Душа взлетит и тут же
забудет, чьей была,
она не мне служила,
когда со мной жила.