Но апрелю и маю
Наступает на пятки
Июнь.
Сквозь весну проступает
Временами
И север, и юг.
Далеки листопады,
Но, как в мареве
Тусклый маяк,
Сквозь весну
Проступает
Несозревшая осень моя.
Как прощально солнышко сияет,
Благодать какая на дворе!
Я орехи с внучкой собираю,
Грецкие орехи в сентябре.
Красные сандалики на ножках.
— Дедушка, ещё один — смотри!
И ложатся в тёплые ладошки
Звонкие орехи: раз, два, три…
Внучка всё смеётся без умолку,
Приминает влажную траву.
Будем с ней зимой орехи щёлкать,
Если до зимы я доживу.
Стою у ясной утренней воды,
Стою, как будто с прошлым на свиданье, —
На полустанке счастья и беды,
На перекрёстке света и страданья.
Как демобилизованный солдат,
Целующий прострелянное знамя,
Себя перевожу на новый лад,
Обугленными шевеля губами.
Горит в воде неясный огонёк,
И солнце розовеет на востоке.
Я этим летом умереть бы мог,
Но вот я жив — мир надо мной высокий.
Я различаю свежие следы,
Я постигаю слово «ожиданье»
На перекрёстке света и беды,
На полустанке счастья и страданья.
Сон, как явь, был отчетливо резким.
И, как лёгкая лодка, уплыл:
Мне приснилось, что я на еврейском
Тихо с мамой своей говорил.
Утро было темно и туманно.
Глядя в тёмное око окна,
Думал я, как неясно и странно
Содержанье короткого сна.
Проступали деревья сурово,
Ветер голые ветки качал.
И не мог я припомнить ни слова
Из того, что я ей отвечал.
Как старался я вспомнить упрямо
Хоть единое слово своё…
А была бы жива моя мама,
Я спросил бы об этом её.
В огне — слова, и вся душа — в золе,
Пишу стихи на мамином столе.
Слова, слова — что слово, то зола.
Всё потому, что мама умерла.
И мамин стол, как палуба в ночи:
Не докричишься, хоть вовсю кричи.
Кричи, кричи! Да кто услышит крик?!
А я ещё пока что не привык,
Что некому откликнуться в ответ.
Хоть надорвись, а мамы больше нет.
Себя — а больше некого корить.
Нет мамы —
Больше не с кем говорить.
Я на душу взял все отравы —
Их хватит любому на век, —
Чтоб из красномордой оравы
Пробился на свет человек.
Я знаю: моё беспокойство
Не нужно вам трижды сейчас.
Оно — моё главное свойство,
Я делал всё это для вас.
Молился я и матерился,
Я близких своих изводил,
В закрытые двери ломился —
В открытые — не входил.
И пусть меня в землю зароют
Убийцы, подонки, ворьё —
От мира они не сокроют
Навек беспокойство моё.
Дано вам увидеть такое —
Не знаю, я там или тут, —
Как из моего непокоя
Целебные травы взойдут.
День отгремел под солнцем жарким.
Мне снова до утра стоять
В безлюдном этом тихом парке,
Где только тополя шумят.
Как мне плечо натёрла скатка,
Но не прилечь и не уснуть,
Не улыбнуться, не заплакать,
Гранитных губ не разомкнуть.
Река волну ночную катит
И ветер бродит по степи…
Не спит в моей белёной хате
Жена — вдова моя, — не спит.
Там столько тяжких слёз пролито;
Зайти бы, хоть когда взглянуть,
Но я громадный, из гранита, —
И хата будет мне по грудь.
Поднявшись над своею смертью,
Я памятником стал немым,
А так мне хочется, поверьте,
Быть незаметным —
Но живым.
Не школа была, а развалина,
Зимой целый день не согреться —
«Спасибо товарищу Сталин»
За наше счастливое детство!
Над головами над нашими,
Над детством худым и бездомным,
Стена транспарантом украшена
И в раме портретом огромным.
Искали щавель на проталинах,
От голода некуда деться —
«Спасибо товарищу Сталину
За наше счастливое детство»
Народа душа измочалена:
Война, голодуха, аресты —
«Спасибо товарищу Сталин»
За наше счастливое детство
Воспоминанье о далеком детстве
В ночной остановившейся тиши —
Надёжное испытанное средство,
Пригодное для сердца и души.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу