Игорь Северянин - Том 1. Громокипящий кубок

К ней руки простирать, молить, дрожать
И их сомкнуть без цели… Не беда:
Ведь снова к ней, ведь снова продолжать
  Любить ее всегда!

Ах, только бы надеяться, мечтать
И в этих слезах таять, как вода…
Как радостно мне слезы проливать,
  Любить ее всегда!

Мне никогда не видеть, не слыхать
И не назвать ее мне никогда,
Но звать ее, ее благословлять,
  Любить ее — всегда.

Ты мне желанна, как морю — буря,
Тебе я дорог, как буре — штиль.
  Нас любит море… И, каламбуря
С пурпурным небом: «как морю — буря,
  Она желанна», — на сотни миль
Рокочут волны, хребты пурпуря
Зарей вечерней: «как морю — буря…
  …Как буре — штиль…»

Давно когда-то; быть может, это в мифе;
Где померанец, и пальма, и лимон, —
К царице Савской, к прекрасной Суламифи,
Пришел забыться премудрый Соломон.

Пришел нежданно, пришел от пышных кляуз,
Устав от царства, почести и песка, —
Чтоб в белогрудье запрятать ум, как страус,
Чтоб выпить губы — два алых лепестка.

Июлил вечер, мечтая звезды высечь…
«Нарцисс Сарона» прилег под кипарис…
И та, которой дано имен сто тысяч,
Все променяла на арфное — Балькис.

Двадцать седьмое августа; семь лет
Со дня кончины Лохвицкой; седьмая
Приходит осень, вкрадчиво внимая
Моей тоске: старуха в желтый плед
Закутана, но вздрагивает зябко.
Огрязнены дороги, но дождей
Неделя — нет. Девчонка-косолапка
На солнышке искомкалась. Желтей,
Румяней лист: земля заосенела.
Коровница — в мелодиях Фанелла —
На цитре струны щупает. Она
Так молода, и хочется ей звуков;
Каких — не все равно ли? Убаюкав
«Игрою» кур, взгрустила — и бледна.
На зелени лужка белеет чепчик:
Опять княгиня яблоки мне шлет,
И горничная Катя — алодевчик —
Торопится лужайку напролет…

Сколько тайной печали, пустоты и безнадежья
В нарастающем море, прибегающем ко мне,
В тишине симфоничной, в малахитовом изнежье,
Мне целующем ноги в блекло-шумной тишине.

Только здесь, у прибоя, заглушающего птичье
Незатейное пенье, озаряющее лес,
Познаю, просветленный, преимущество величья
Земноводной пучины над пучиною небес…

Под гульливые взвизги салазок
Сядем, детка моя, на скамью.
Олазурь незабудками глазок
Обнищавшую душу мою!

Пусть я жизненным опытом старше, —
Научи меня жить, научи! —
Под шаблонно-красивые марши,
Под печально смешные лучи.

Заглушите мой вопль, кирасиры!
Я — в сумбуре расплывшихся зорь…
Восприятия хмуры и сиры…
Олазорь же меня, олазорь!

Я доверьем твоим не играю.
Мой порок, дорогая, глубок.
Голубок, я тебе доверяю,
Научи меня жить, голубок!

Не смотрите на нас, конькобежцы:
Нашу скорбь вы сочтете за шарж,
Веселитесь, друг друга потешьте
Под лубочно-раскрашенный марш.

Нам за вашей веселостью шалой
Не угнаться с протезным бичом…
Мы с печалью, как мир, обветшалой,
Крепко дружим, но вы-то при чем?

Мы для вас — посторонние люди,
И у нас с вами общее — рознь:
Мы в мелодиях смутных прелюдий,
Ваши песни — запетая кознь.

Мы — вне вас, мы одни, мы устали…
Что вам надо у нашей скамьи?
Так скользите же мимо на стали,
Стальносердные братья мои!..

Исстражденный, хочу одевить,
Замужница, твои черты:
Не виденная мною девять
Осенних лет, ты — снова ты!

Смеющаяся в отстраданьи,
Утихшая — … июнь в саду… —
Растративши дары и дани,
Пристулила в седьмом ряду.

Я солнечник и лью с эстрады
На публику лучи поэз.
Ты, слушая, безгрезно рада
(Будь проклята приставка «без»!)

Но может быть, мое явленье,
Не нужное тебе совсем,
Отторгнуло тебя от лени,
Пьянительней моих поэм?

Напомнило, что блеклых девять
Осенних лет твои черты
Суровеют, что их одевить
В отчаяньи не можешь ты…