Игорь Северянин - Том 1. Громокипящий кубок

Ты приходишь утомленная, невеселая, угаслая,
И сидишь в изнеможении, без желаний и без слов…
Развернешь газету — хмуришься, от себя ее отбрасывая;
Тут уже не до политики! тут уже не до балов!

Светлый день ты проработала над капотом мессалиновым
(Вот ирония! — для женщины из разряда «мессалин»!).
Ах, не раз усмешка едкая по губам твоим малиновым
Пробегала при заказчице, идеал которой — «блин»…

В мастерской — от вздорных девочек — шум такой же, как на митинге,
Голова болит и кружится от болтливых мастериц…
Не мечтать тебе, голубушка, о валькириях, о викинге:
Наработаешься за день-то, к вечеру — не до цариц!

Будь спокойна, моя деликатная,
Робко любящая и любимая:
Ты ведь осень моя ароматная,
Нежно-грустная, необходимая…

Лишь в тебе нахожу исцеление
Для души моей обезвопросенной
И весною своею осеннею
Приникаю к твоей вешней осени…

Моя улыбка слезы любит,
Тогда лишь искренна она,
Тогда лишь взор она голубит —
И в душу просится до дна.

Моей улыбке смех обиден,
Она печалью хороша.
И если луч ее не виден,
Во мне обижена душа.

Бессонной ночью с шампанским чаши
Мы поднимали и пели тосты
За жизни счастье, за счастье наше.
  Сияли звезды.

Вино шипело, вино играло.
Пылали взоры и были жарки.
— Идеи наши, — ты вдруг сказала, —
  Как звезды — ярки!

Полились слезы, восторга слезы…
Минуты счастья! я вижу вас ли?
Запело утро. Сверкнули грезы.
  А звезды… гасли.

Какой изнурительный сон!..
  Я шел и твой дом повстречал
  Была на крыльце ты. Начал
Былого конца лилея звон.

Любовь во мне снова зажглась
  И сердце грозила снести.
  — Прости! — застонал я, — прости! —
И брызнули слезы из глаз.

Смотрю я: ты вздрогнула вся,
  Ты вся изменилась в лице…
  Я бился в мечте на крыльце,
Тебя о прощеньи прося.

И ты, засверкав, хохоча,
  Любя, как давно, как всегда,
  Сказала: «Простить? Никогда!»
— Где в храме потухла свеча?… —

Я с рукава срываю креп:
Год миновал. Мой взор окреп.
  Окреп от слез.
Так крепнет травка от дождя.
Так крепнет рать в крови вождя.
  И ум — от грез.

В цветах стыдливости, в мечтах веселья,
В душистой полыме своей весны,
Она пришла ко мне, — и без похмелья
Пьянили девственно поэта сны.

А сколько радости! А сколько счастья!
Ночей жасминовых!.. фиалок нег!..
О, эта девочка — вся гимн участья,
Вся — ласка матери, вся — человек!

Орешек счастия сберечь в скорлупке
Я не сумел тогда… Молчи, постой! —
Ведь нет… ведь нет ее, моей голубки,
Моей любовницы… моей святой!

Снег яблонь — точно мотыльки,
А мотыльки — как яблонь снег.
Еще далеко васильки,
Еще далеко ночи нег.

И все — в огне, и все — в цвету,
Благоухает каждый вздох!..
Зову и жажду — жажду ту,
От чьих слезинок дымен мох!..

— Бери меня, — сказала, побледнев
И отвечая страстно на лобзанье.
Ее слова — грядущих зол посев —
Ужальте мне мое воспоминанье!

Я обхватил трепещущую грудь,
Как срезанный цветок, ее головка
Склоняется в истоме… «Смелой будь», —
Хотел сказать, но было так неловко…

«Возьми меня», — шепнула, побледнев,
Страдальчески глаза мои проверив,
Но дальше — ни мазков, ни нот, ни перьев!..
То вся — любовь, то вся — кипучий гнев,
— Бери меня! — стонала, побледнев.

Это было так недавно,
Но для сердца так давно…
О фиалке грезил запад,
Отразив ее темно.

Ты пришла ко мне — как утро,
Как весенняя заря,
Безмятежно улыбаясь,
Ничего не говоря.

Речку сонную баюкал
Свет заботливый луны.
Где-то песня колыхалась,
Как далекий плеск волны.