Борис Гребенщиков: Здесь так забавно…

Сидя на красивом холме,
Я часто вижу сны, и вот что кажется мне —
Что дело не в деньгах и не в количестве женщин,
И не в старом фольклоре, и не в новой волне —

Но мы идем вслепую в странных местах.
И все, что есть у нас, — это радость и страх:
Страх, что мы — хуже, чем можем,
И радость того, что все в надежных руках.

И в каждом сне я никак не могу
Отказаться и куда-то бегу…
Но, когда я проснусь, я надеюсь:
Ты будешь со мной…

Каждый из нас знал, что у нас
Есть время опоздать и опоздать еще,
Но выйти к победе в срок.
И каждый знал, что пора занять место,
Но в кодексе чести считалось существенным
Не приходить на урок.
И только, когда кто-то вышел вперед,
И за сотни лет никто не вспомнил о нем,
Я понял: небо становится ближе
С каждым днем.

Мы простились тогда на углу всех улиц,
Свято забыв, что кто-то смотрит нам вслед.
Все пути начинались от наших дверей,
Но мы только вышли, чтобы стрельнуть сигарет.
И эта долгая ночь была впереди,
И я был уверен, что мы никогда не уснем,
Но, знаешь: небо становится ближе
С каждым днем.

Сестра моя, куда ты смотрела.
Когда восход встал между нами стеной?
Знала ли ты, когда ты взяла мою руку,
Что это случится со мной?
И ты можешь идти и вперед, и назад,
Взойти, упасть и снова взойти звездой,
Но только пепел твоих сигарет — это пепел империй,
И это может случиться с тобой.
Но голоса тех Богов, что верят в тебя,
Еще звучат, хотя ты тяжел на подъем,
Но, знаешь: небо становится ближе.
Ты слышишь: небо становится ближе.
Смотри: небо становится ближе
С каждым днем.

Долгая память хуже, чем сифилис;
Особенно в узком кругу:
Такой вакханалии воспоминаний
Не пожелать и врагу.
И стареющий юноша в поисках кайфа
Лелеет в зрачках своих вечный вопрос
И поливает вином. И откуда-то сбоку
С прицельным вниманием глядит
Электрический Пес.

И мы несем свою вахту в прокуренной кухне
В шляпах из перьев и трусах из свинца.
И если кто-то издох от удушья,
То отряд не заметил потери бойца.
И сплоченность рядов есть свидетельство дружбы
Или страха сделать свои собственный шаг,
И над кухней-замком возвышенно реет
Похожий на плавки и пахнущий плесенью флаг.

И у каждого здесь есть излюбленный метод
Приводить в движенье сияющий прах:
Гитаристы лелеют свои фотоснимки,
А поэты торчат на чужих номерах.
Но сами давно звонят лишь друг другу,
Обсуждая, насколько прекрасен наш круг.
А этот Пес вгрызается в стены
В вечном поиске новых и ласковых рук.

Но женщины — те, что могли быть, как сестры,
Красят ядом рабочую плоскость ногтей
И во всем, что движется, видят соперниц,
Хотя уверяют, что видят б…дей.
И от таких проявлений любви к своим ближним
Мне становится страшно за рассудок и нрав.
Но этот Пес не чужд парадоксов —
Он влюблен в этих женщин, —
и, с его точки зренья, он прав.

Потому что другие здесь не вдохновляют
Ни на жизнь, ни на смерть, ни на несколько строк.
И один с изумлением смотрит на Запад,
А другой с восторгом глядит на Восток.
И каждый уже десять лет учит роли,
О которых лет десять как стоит забыть.
А этот Пес смеется над нами —
Он не занят вопросом: каким и зачем ему быть.

У этой песни нет конца и начала,
Но есть эпиграф. Вот несколько фраз:
«Мы выросли в поле такого напряга,
Где любое устройство сгорает на раз».
И логически мысля, сей Пес не возможен,
Но он жив, как не снилось и нам, мудрецам.
И друзья меня спросят: «О ком эта песня?» —
И я отвечу загадочно:
«Ах, если бы я знал это сам!..»