Александр Големба - Я человек эпохи Миннезанга - Стихотворения

Не покидают стражники постов,
артиллерийские алеют канты,
с футлярами проходят музыканты,

в свои права вступает время снов:
тихоне снится повесть о задире,
а блядь – в мечтах о ротном командире.

А блядь – в мечтах о ротном командире,
который поутру бывает пьян,
а отпускной не даст — держи карман,
как в поговорке говорится, шире!

Прозрачный поднимается стакан,
пускай за мишку выпьет поводырь, и
пора, пожалуй, вспомнить о сатире, –
так слово получает павиан.

К его словам прислушаются сони,
он говорит – и клавиши гармони
терзает сноб из местных заводил.

Он осушил. Пора налить полнее:
Любовь, отбросив узы Гименея,
пустилась в край обманутых светил.

Пустилась в край обманутых светил,
где плавают астральные комбайны,
где все терзанья сердца – чрезвычайны,
где звездочет, как совесть, празднокрыл.

Гармонии божественные тайны
мой подопечный разобрать решил,
он много предрассудков сокрушил,
постиг жаргон от виры и до майны.

Он прочитал немало пухлых книг,
познал все стадии развитья гниды
в те дни, когда царили Сасаниды.

Он полки исполинские воздвиг,
он спрессовал канцоны и шаири,
чтоб в цель попасть, как алкоголик в тире.

Чтоб в цель попасть, как алкоголик в тире,
так попадать не каждому дано,
а после вновь – экрана полотно,
мельканье пятен в смутном киномире.

Ах, равновесье славное – оно
устойчиво, как глобус на рапире,
назойливо, как желтый цвет в ампире,
таинственно, как нежное руно!

И все извивы мысли, и уклоны,
и выверты тоски глубоколонной,
к чему всё это? Кто развеселил

людскую душу бредом суеверий,
развратом итальянских бухгалтерий,
кровотеченьем цензорских чернил?

Кровотеченьем цензорских чернил
романтиков история смиряла,
душила теплотою одеяла,
так скальпель – Абеляра оскопил.

Жизнь обернулась муками Тантала,
но Воронов наш век омолодил:
вернул почтенным старцам прежний пыл,
пыл павиана или гавиала.

Преобразились все – ни дать ни взять,
юнцы! Нужна спасительная клизма,
чтоб избежать последствий катаклизма.

И всё ж постигнуть счастье – обладать!
Не думая о востроглазом сбире:
вновь поселен он на твоей квартире.

Вновь поселен он на твоей квартире,
не гений – нет, но разумом востер,
он руки к солнцу осени простер,
застывшему в бестрепетном надире.

Тянулся бесконечный разговор
о Гамлете, о пламенном Шекспире,
о дочерях и о безумном Лире,
о том, куда исчез былой задор.

Так мертвый генерал прильнул к лафету,
и напрягались жилы конских глав,
и тронулся лафет, заскрежетав.

Так рядовые верили в комету,
в предмет, который над вселенной плыл:
знак зодиака – гнусный крокодил.

Знак зодиака – гнусный крокодил
повис над моргом имеем Мандрыки.
Неслась эпоха в громогласном рыке,
и схимник Пимен в келье захандрил.

В лазурь небес вонзились гнева пики,
Марию кроткий голубь утомил,
слетел с небес архангел Гавриил,
сей потребитель даровой клубники.

О чем ты шепчешь, юноша пустой?
О женской красоте? Постой, постой:
на заднице твоей багровый чирей!

Зря жаждешь ты неслыханных услад –
попарься в баньке и надень халат,
учась картошку поглощать в мундире!

Учась картошку поглотать в мундире,
учась ходить, ступая в след отцов,
учась быть скромным. Ведь, в конце концов,
порой равны гагачий пух и гири!

И твой венец светлей иных венцов
по всей земной необозримой шири, —
ты опрокинул замыслы творцов
вселенской твердокаменной псалтыри!