Виктор Боков - Собрание сочинений. Том 2. Стихотворения

И стало однажды мне
Невыносимо,
Когда я увидел
Тебя, Хиросима.

Так было мне больно,
Так было мне жутко,
Что вскрикнул:
— Судите лишенных рассудка!

Судите любителей
Джина и виски
За семьдесят тысяч,
Что вписаны в списки.

Судите за тех,
Кто в агониях муки,
Рыдая, несли
Обгорелые руки.

Которые пепел,
Которые спите,
Что я потревожил вас криком —
Простите!

Но люди как люди
На кладбищах плачут,
И слез не стыдятся,
И горя не прячут.

Уснуло под вечер
Мятежное море,
Волна улеглась,
Не уляжется горе.

И сколько я жить
На земле этой буду,
О Хиросиме
Не позабуду.

Ну, что я на земле на этой делаю?
Вхожу в число по имени — народ.
Барахтаюсь, борюсь, планету целую
Хочу поднять, шторм в море побороть.

— Ужо! — ей говорю. — Попомнишь, подлая!
С тобой сведу я счеты наяву. —
Она меня тотчас бросает под ноги
И топчет, превращая в трын-траву.

А я, как подорожник, снова голову
Тяну под неумолчный стук копыт,
И нянька-жизнь меня, младенца голого,
В корыте детском пробует топить.

А я живу — горластый, несдающийся,
Щетинистый, игольчатый, стальной,
Как хмель, под кручей нежно-нежно вьющийся,
Как телеграф с гудящею струной.

Ночь накрыла всю землю орлиным крылом,
Отступила она перед вечным огнем,
У огня тополя часовыми стоят,
В честь тебя он горит, неизвестный солдат.

Протяну свои руки к святому огню,
Свою голову тихо к огню наклоню,
А слеза упадет, ты прости, слышишь, брат,
Я скорблю по тебе, неизвестный солдат!

Где-то Волга волнуется у берегов,
Не забыла она, как мы били врагов,
Как дрожала земля от стальных канонад,
Как кричал ты «ура!», неизвестный солдат.

Незакатный огонь днем и ночью горит,
Он с тобой, неизвестный солдат, говорит,
В тишине он к тебе обращается, брат:
— Лучший памятник — жизнь,
            неизвестный солдат!

Я русский. Я универсален,
Я то долины, то холмы,
То Ломоносов, то Державин,
То Пушкин — это все ведь мы.

Я топором рубил соборы
Без графика, за семь недель!
Как хороши они собою —
Замечено из всех земель.

Я русский. Но зачем кичиться
Великостью своей? Я прост!
Моя мечта, как тройка, мчится,
Она теперь у самых звезд.

Я и Титов, я и Гагарин,
Я и в тени и на виду,
Над дымом мартовских прогалин
Бьет крыльями мой гимн труду.

Я все могу. На все умелец.
Когда по мне фашист палил,
На что уж был я погорелец,
А города восстановил.

Кому колодец нужен — вырою,
Понадобится — дом срублю.
Все потому, что землю милую,
Свое отечество люблю.

Я то орловский, то московский,
То комбайнер, то инженер,
То Туполев, а то Твардовский.
Я — Русь и я — СССР!

Над водою бегущей,
          лесной,
              безымянной
Я стою и пою,
       соловей постоянный.

Неизменный в любви
К родникам этим звонким,
К водяным, белопенным,
Опасным воронкам.

К глубине омутов,
Что соседствуют с хмелем,
К шуму тихих лесов,
Где береза — мой терем!

Нагибаюсь к реке,
К царству дремлющих лилий.
Вот они и в руке,
Дышат свежестью: — Милый!

А крапива стеной
Обступила и жалит мне ноги.
Не боюсь! Боже мой,
Перенес не такие ожоги!

Может, меня бросить в смолу?
Может, меня отдать на золу?
Может, меня кинуть в котел,
Чтобы, как в сказке, стал лучше потом?
Нет, не надо меня на смолу,
Нет, не надо меня на золу,
Нет, не надо меня в котел,
Будь что будет, но это потом!

Все полеживало да поеживалось,
Все поварчивало да поворачивалось,
А потом стало бабкой столетней,
Даже тише и незаметней.
Ни малейшего колыханья,
Пульса нет, прекратилось дыханье,
Стало впадиной, вещью украденной,
Стало спрятанным изумрудом,
Стало так — ни себе, ни людям!
Нам такое море зачем?
Если море, так море всем!