Виктор Боков - Собрание сочинений. Том 2. Стихотворения

Старое корыто
У плетня забыто,
Прохудилось дно,
Старое оно.

Никакой корысти
В старой нет корыте,
Ни белья стирать,
Ни дитя купать.

И лежит корыто,
Всеми позабыто,
Старое скорбит,
Дождь его долбит.

Хитрая улыбка
На лице твоем:
— Золотая рыбка,
Дай нам новый дом!

Вспоминаю цех, станок токарный,
Первую удачную деталь.
Вспоминаю курс элементарный,
Как точить чугун, железо, сталь.

Вспоминаю мастера. А был он
Тихонький, румяненький, седой,
Легонький, как перышко. А пылом,
Одухотвореньем — молодой.

Был порой и в гневе: — Как ты точишь?
Как ты сверлишь втулку — просто срам!
Если честным токарем не хочешь,
Уходи в контору — легче там.

Что, скажи, в башке твоей творится? —
Если встали волосы стойком,
Он не видел, что уже дымится
Голова, объятая стихом!

Что уже у огненного горна,
Где кузнец закаливал резцы,
Я, как соловей, готовил горло,
Чтобы выйти на люди в певцы!

На земле воронежской
Жил Кольцов когда-то.
Я его приветствую,
Как родного брата.

Муза его смуглая
Острый серп держала.
На полях воронежских
Рожь, пшеницу жала.

Ездила на розвальнях
Вместе с мужиками,
Из котла артельного
Ела с чумаками.

Не гнушалась кашею
Гречневой и пшенной,
Не была монахиней
Гордой, отрешенной.

Заходила запросто
На луга с косою,
Мяла травы росные
Пяткою босою.

Шла прокос с улыбкою,
Косарю мигала,
Что в душе у пахаря —
Все она видала!

Ей не знать забвения,
Ей не знать старенья.
Помнят люди честные
Честное горенье!

На крышку гроба
Глины талой
Бросил я.
И охнула в ответ
Устало
Мать-земля.

— Прощай, отец! —
Гремят лопаты
Со всех сторон.
Я дожил
До печальной даты,
До похорон.

Ты рядом
С матерью улегся,
Вот дела!
И как, отец, ты
Ни берегся,
А смерть
Пришла.

Мы, дети,
Перед ней бессильны,
Ты нас прости!
Тебя и солнцу
В небе синем
Не спасти!

Она и нас
Возьмет когда-то
И не отдаст.
И влезет
Острая лопата
В тяжелый пласт.

Уж вырос холм
Земли февральской,
Отец, он твой!
И жизни —
Ни земной, ни райской
И никакой!

— Здравствуй! Прилетел?
— Ага! —
И, сучок сломив древесный,
Он в раздетой донага
Синеве орет небесной.

— Ты потише, милый мой! —
Говорю тебе, как другу.
— Намолчался я зимой.
А теперь молчать не буду!

Для того ли я спешил,
Выбирая путь окольный,
Чтобы кто-то запретил
Мне высказываться вольно?!

И орет, орет, орет,
Как открытый паром клапан,
Ноты низкие берет
Так свободно, как Шаляпин!

Трава луговая по пояс,
Кого мне, скажите, спросить:
— Зачем это я беспокоюсь
И думаю: «Время косить!»

Кто тихо под локоть толкает —
Что мешкаешь? Косу готовь!
Никак во мне не умолкает
Крестьянская, древняя кровь.

Она протестует: — Ну что же,
Ну что ж ты косы не берешь?
На что это, милый, похоже,
От нашего ль корня идешь?

И вот, нажимаючи пяткой,
Под корень я режу траву,
И волосы легкою прядкой
Задорно летят в синеву!

Летел я над морем,
Летел я над полем,
Летел я над рисом,
Летел я над лесом.

Летел я над ширью,
Летел я над синью,
Летел над садами
И над городами.

Летел над железом,
Летел над бетоном,
Над праздником света,
Над будничным стоном.

Летел над системами
Орошенья,
Летел над страною
Надежд и лишенья,

Богатства и бедности,
Блеска и буден,
Где солнце не всем
И где хлеб многотруден.

Я видел Японию
В бронзовом Будде
И в том, как настойчиво
Трудятся люди.

В сверкании башен,
В кружении чисел…
Ни разу свой голос
Нигде не возвысил.

Глядел потихоньку
Туристом безвестным,
Скрипел в самолете
Ремнями и креслом.