Наталья Загвоздина - Дневник

За спиною ступени. И бел
чистый мрамор. Георгий на страже.
Вся лагуна – огнями, чей бег
и Палладьо с Георгием старше…

И Палладьо прекрасного, и…
И Святого Георгия. Будет!
О, лагуна! Твоей наготы
и убранства зрачок не забудет.

Смеркается. На бархат «Флориан»
затягивает… Паоло с Джованни
в забвенье погрузились. Мир и Мир.
К сиренево-туманным фонарям
теснится город. Камень с кружевами,
промытыми лагуной, стал на миг
Вселенною… Высокая вода…
И нечем представлению воздать…

На задворках Венеции дождь.
Каннареджо затоплен по голень.
Не поможет пожизненный дож
нам достичь незавидных покоев.

Там осталась стацьёне, а тут
где-то гетто, не дремлют евреи,
чтоб не снилось «ату и ату»…
Здесь с водою смешалося время

всех времён… Без резины беда…
Переулок впадает в каналы
с двух концов… И тепла – на пятак,
и того, до отчаянья, мало…

Проплывает подённый утиль,
провожаю его с удивленьем…
Ветер вздрогнул, вздохнул и утих,
унося наводнение влево…

Влево-вправо… Закутавшись в ночь,
перепутав сторон указанье,
исчезаю, и кажется, в ноль,
у ворот веницейской казармы,

где не броско, но сухо. Финал
затяжной – сладкий сон до рассвета…
Но не спящая будит разведка:
«Acqua alta!» Так спросим вина,

сапоги, капюшоны, зонты
(новый зонт мой бесславно потерян)…
И, быть может, мы станем на ты
с этим местом, какое «потерпим»…

Фондамента канала с мостом,
где печёт однорукий художник
денно глину, не сдобу, постом…
Не легко, но сдаваться не должен.

В чашке голубь с оливой, цветок
незатейливый, скромный автограф
(здесь Венеция – VE, завиток
расписной, то загнут, то отогнут).

Мастер добр и приветлив. Прости.
Попрощайся до нового сроку.
И с зерном откровенья в горсти,
поменяй, на родную, сорочку.

Оторваться от города, где
одинаковы твердь и водица,
где местами меняется день
и мираж и не виден возница —

перевозчик… Где пашет и жнёт
вапоретто – се тяглый кораблик,
где засеяно камнем жнивьё
и растут над водою кораллы…

Где ты счастлив и спрятан на дно,
но на дне и светло, и прозрачно,
и не всплыть бы… Но только одно
позовёт, что положено зрячим, —

возвращаться окучивать сад
на земле. И ни шагу назад.

Вечерний коридор Венеции. Встречаю
нечаемое. Дым Отечества вблизи.
Прямая, поворот, деленье на три части,
неясные ещё, но каждая блазнит…

Не глядя, на бегу, присев, расслышать эхо
и взглядом прихватить сомнение и соль…
Вернуться «по прямой», припоминая это —
три улицы пустых… Венецианский сон.

Венеция не пустит. Не возьмёт
себе. Ты не на водах, не на суше.
Так первый день и точно так восьмой…
Как день творенья, день последний сужен.

Соединясь с изменчивостью вод —
она одна. Все прочие – виденья.
Не флора и не фауна – того
не знавшие… Сама своё владенье.

На виду у заснеженных Альп
вьёт Верона гнездо и по сей
день и час, где поверженный галл
италийцу недобрый сосед.

Вьётся бурный Адидже, и мост
Скалиджеро, в три долгих окна,
убегает, как выскочка-мол,
и его никому не догнать…

Красной охры, сангины мотив
завивается в тёплый узор,
и звучит неостывших молитв
долгота. И над этим – лазорь.

Синева надо всем. У любви
нет пристанища, кроме сердец,

и какой-то балкончик обвит
повиликой и грёзами дев…

Ни падающей башни, ни легенд
шекспировских. В заброшенной арене
тенистый сад. И фрески мудреца.

Вот стены и ворота. Вдалеке
возвышенное всадника паренье.
То конь Гаттамелаты. Скульптор – царь.
Но некому оружием бряцать.

А город скуп на лица, строен, строг.
В саду в обхват стволы, цветут поляны…
И, если захотите, между строк —
глядите – глубоко придётся глянуть.