Наталья Загвоздина - Дневник

Что толку заглянуть на волю из-за рамы?
Пейзаж привычен и едва теперь пейзаж.
Лишь чаять и болеть и знать его заране
смотрящему туда и выпавшему аж —

не из окна, не из… Но выпавшему веско.
Пойду и подниму хоть что-то, хоть чуть-чуть.
Мир делится всерьёз не тленной занавеской —
Завесой. Воля – Там. Здесь – медленно молчу…

Все стрелы выпустила в цель,
без цели… Но колчан
тяжёл и давит… Помолчать —
отрада. И на цепь

сажает, как приблуду-пса,
бессилие и гнев…
И гладит пса по волосам,
а этот жмётся к ней…

Глядишь, и вырос лес,
где был один подлесок.
Да ведь и ты взрослей,
и это, знать, полезно.

Ухаживай, храни
и береги от порчи —
он крепок и раним,
и не грешит отпором

ненужному… Живёт
соединеньем с тварным
потоком и широт
не знающим букварных…

День грядущий впереди —
лоскутное одеяло.
Горы, впадины – пройди! —
не упав разок в те ямы.

Март приблизившийся нем.
О весне ни сна, ни слова…
И заглядываешь – нет? —
на дворе отродья злого…

Нет. Дворняги, вороньё,
воробьи, безвредней брата…

Сам везёшь туда-обратно
неподъёмное враньё.

Хожу по снегу. Март. Синица, дятел. Стынет
изнеженная плоть, душа летит наверх.
Взлетать на небо и не радоваться стыдно.
Взлетаешь – упадёшь и – заново… Не верь

рассказам про края, где ровно спозаранку
до снов десятых… Спи и бодрствуй пополам,
лети, лечи своё, как дятел лечит ранку
древесную… Гуляй, босая, по полям…

Кто уедет, кто закроет
дверь на ключ, запрёт на ключик
что болит, и будет кроме
тишины шагать, колючий,

по ступеням страх, по залам
разбредётся бестолково…
Чтобы с ним, в обнимку, знала,
что под ключиком – такого…

Критский голос как колокол сфер
покаянных. Вошедший – язык
колокольный. Кто будет из их
ополченья, тот выдержит сверх
человечьего, мягкого… Так
не сжигает Пасхальный огонь,
не горит у синайских окон
Купина в непалимых листах…

Критским голосом всуе не спеть
ни мелодии – выдох и вдох —
се дыхание. Выход и вход.

Так, нестройный, печалится хор,
и высушивать слёзы – не спех.

Семь раз коснувшись лба, царапнув веки, кисти
елеем напитав, священник прочитал
молитву, и мольба, как кипарис ветвистый,
взрастает день и ночь и что-то прочит нам,

коснувшимся поста, и марта, и печали
нестройной хоровой (а солнце? а «салют»?)…
Течёт со лба елей… Мольба опять в начале…
Не дремля смотрит Тот, с Чьим замыслом сольюсь.

Пустой бульвар с невнятностью осадков —
погода, что не выгонишь собаку…
Подрагивает, как продрогший бакен,
фонарь… И перспективы нет… А сладко.

Проедусь нестареющим маршрутом
троллейбусным и встречу те же лица
домов и фонарей… И тьма – жилица
ночная, то вздремнёт, то оживится,
лишь в память метко быль ввернёт шурупом…

Ах, этот пост в Москве в текущем веке
с участьем всякой всячины по верху…

Что ж вышло на бульваре на поверку?
Снег, дождь… И века сущее на веках…

Только б выбраться к солнцу и в нём
раствориться с руки чьей-то лёгкой…
Здесь в углу «на горохе, с ремнём
незабытым», отрада – далёкой

представляется… Видится быль
повседневная – март невесёлый,
день за днём, чей водитель забыл
направление и – не везёт он.

Только б выбраться к солнцу и в нём
отогреться… Здесь тоже живые.
Каждый вынес отсюда и внёс —
их теплом и лечу ножевые

раны, ранки… Оплаканный март
никого не виновней – служитель
годовой череды – пономарь,
и по капле сумеет сложить их…