Алексей Евтушенко: Избавление

Дошел до полудня и отдохнуть решил.

Среди изделий рук условно человечьих,

Где брошенный мотор на клоуна похож,

Который смех пропил и расплатиться нечем

За воду и вино, за истину и ложь.

Оглядываю век. Не доктор, не пророк —

Обычный человек, причуда мирозданья.

И здание грешит потомкам в назиданье,

И ржавые слова не лезут в ложе строк.

Сунусь в двери – санитарный день

Выйду в город – санитарный год.

Что-то делом заниматься лень,

Я, наверно, нравственный урод.

А на сердце санитарный час,

И в России санитарный век.

У меня нет денег. А у вас? —

То дожди с туманами, то снег.

Всё закрыто. Господи, спаси,

Где же хлеба взять и молока?

Водку пьют с устатку на Руси

И валяют Ваньку-дурака.

Уж дурак и в перьях и в пыли,

Стал дурак на умного похож…

Он теперь фанат "Лед Зеппелин"

И почетный член масонских лож.

Гигиену быта и труда

Обеспечит санитарный час.

Плавится на Западе руда,

Что деньгами обеспечит нас.

Нам за деньги колбасу дадут,

Мы уйдем, счастливые, жевать.

Жалко только – Ваньку отберут.

Будем, значит, Маньку мы валять.

А путь опять лежит посередине…

В испуге изогнулся горизонт.

Пока глаза меняю на пустыни

И Моцарта на праздничный трезвон. —

Давай копье, уже не спят богини.

Зазубренное лезвие ножа, —

Не разойтись, когда беда навстречу.

Зачем я принял облик человечий

С душой колючей старого ежа?

Впустили утром, убежал под вечер.

Самшитовое гладкое древко,

Трехгранный профиль кованого жала.

С бессмертными сражаться нелегко.

Но даже Смерть от ужаса визжала,

Когда я первым наносил укол.

Взволнованно Земной вращался Шар,

И требовала матушка отчета

За все мои привычки и полеты,

За злой накал диковинной работы,

Но я уже вопрос любви решал.

Открыто входит воздух сентября, —

Открыты окна, – окна рвутся в небо.

На выдохе – вечерняя заря,

На вдохе – запах молока и хлеба.

Пока проснешься, сны сведут с ума.

Сумеют ли ответить на вопросы

Большое утро, молодая осень

И строки запоздалого письма?

Облетает звенящая желть

С городских златокудрых берёз.

Осень знает о чём пожалеть —

Все бульвары промокли от слёз.

Полирует октябрь гранит,

Отражает зеркальная гладь

Продающихся кариатид

И атлантов готовых продать.

Так-то, милая, делать долги,

Так-то, друг мой, глядеть в зеркала,

Если хочешь, другому солги,

Что до гроба любить зареклась.

Посидим у горбатой реки,

Поглядим в судьбоносную твердь…

Нас без спроса людьми нарекли,

Значит, можно бесплатно смотреть.

По руками не трогай зеркал,

Отражение бойся спугнуть,

Я не золото осени крал,

А искал твой таинственный путь.

Обнаружил следы без труда

И по запаху шёл вдоль воды,

И вставали мои города,

Словно идолы общей беды.

Я плевал на сопливую честь —

Лишь бы только была ты жива —

И умел листья клёна прочесть

(Ах, какие там были слова!).

Все равно не припомню теперь…

Только звон облетевших берез,

Только настежь открытая дверь

Да соленые губы от слёз.

Уже рожденьем обречен

Влачить несбыточность мечтаний,

И на устах горят заранее

Все поцелуи жадных жен.

А та, что нежностью жива.

Так и осталась только тенью

Там, где пугливые мгновенья

Пытались прятаться в слова.

И все забыто на века,

Живым не преступить закона…

В тени озябшего балкона

Хватает стража дурака.

Ходячее кладбище стихотворений,

Непрошеный житель твоих городов…

Хорошие люди до остохрененья

Еще восхваляют мои песнопенья,

Но ты уже требуешь бережных слов.

Послушай, потише с такими глазами!

Веди осторожнее, шепотом пой.

Под небом, провисшим, как мокрое знамя,

Друзья и подруги крадутся за нами

С потушенной лампой, с погасшей свечой.

А нами ли были предсказаны ветры,

Угаданы годы, придумана быль?

Не пулей убиты, не солнцем согреты,

Игрушечные нарушаем запреты

В предчувствии неразделенной любви.

Друг окна распахнул – соленая весна

Внесла веселье в краски интерьера,

И шелохнулась старая портьера,