Алексей Евтушенко - Отряд-3. Контрольное измерение

— Распорядитель!

— Тут я…

— Вы давно были на Периферии?

— Простите, Координатор, но я оттуда, практически, не вылажу. После уничтожения Воронки Реальностей и восстановления отраженных миров, самые большие проблемы возникли именно на Периферии. Впрочем, там всегда самые большие проблемы. А что?

— Нет, ничего… Кстати, о Воронке. Что у нас с людьми, которые ее уничтожили?

— Я удивлен, Координатор. Когда это вы интересовались гуманоидами, а, тем более, людьми? Вы же их, насколько я знаю, не очень любите.

— Запомните, Распорядитель. Запомните раз и навсегда. Координатор моего ранга не может кого-то любить или не любить. Или, как вы говорите, не очень любить. Я отношусь одинаково ровно ко всем разумным. Так что ваши скоропалительные выводы прошу впредь держать при себе. Договорились?

— Хорошо. Докладываю. С людьми все, как мы и решили. Вернее, э-э… почти все.

— ?

— Ну, помните, когда вы меня к ним посылали, то сказали, что мы не сможем оживить мертвых, тех, кто погибнет?

— Разумеется. Мертвые должны получить иное существование. Вернуть им жизнь — не наша прерогатива.

— Да, я знаю. Но я подумал, что мы поступаем несправедливо. Ведь они сражались за жизнь во всей Вселенной. Храбро сражались. И, если бы не они… В общем, я взял на себя смелость…. Они живы, Координатор. Все девять человек.

— Вы с ума сошли!?

— Ничуть. По-моему я поступил в высшей степени разумно. Разумно и справедливо. Ну, сами посудите. Разлучать навеки этих спаянных боевым братством и общей судьбой людей… Не кажется ли вам, что именно это было бы прямым нарушением Равновесия и законов Кармы?

— Не вам рассуждать о законах Кармы! Вы должны были просто выполнить приказ!!

— Я приношу свои извинения, Координатор, но осмелюсь напомнить, что, когда Воронка вышла из-под контроля, вы не приказывали. Вы только советовались и просили.

— С вашей стороны напоминать мне об этом не совсем корректно. Вы не находите?

— Нахожу. И, тем не менее, напоминаю. Мне дороги эти люди. Не забывайте, что они спасли мир. В прямом смысле этого слова. Да и кто узнает, Координатор? Ну, кто? Высшие? Когда вы последний раз с ними общались? Молчите. Вот и я об этом. Мне вообще иногда кажется, что о нас давно и прочно забыли и…

Свет. Теплый и яркий. Прямо в глаза. И запах. Море и лес. Откуда бы здесь взяться морю и лесу? Впрочем, море, кажется, было. Только ненастоящее. Плоское, фиолетовое и, практически, без запаха… Глаза, что ли открыть? Нет, полежу еще немного так. Я ведь лежу? Да, кажется, лежу. Нет, не кажется, а точно — лежу. Такое ощущение, что на чистых простынях и голый. А где-то рядом — окно. Распахнутое. И в это распахнутое окно светит солнце и залетает ветерок. И несет запах моря и леса. Хм. Весьма неплохо. И тихо как… Ни птиц не слыхать, ни голосов человеческих, ни машин и трамваев. А также ни взрывов, ни выстрелов. Где же это я, интересно…. Последнее, что помню — это обрушившийся потолок в Замке, боль и… и все. Больше ничего не вспоминается. Так что, мы победили, и я в госпитале? Кажется, Распорядитель что-то такое обещал. Вроде, как всем будет хорошо. Или что-то такое похожее. Живым — жизнь, а мертвым тоже что-то наподобие жизни. Только какой-то другой. Нет, не силен я в теологии. Хотя теология здесь, пожалуй, не при чем. Ладно, товарищ лейтенант, ты глаза собираешься открывать или так и будешь валяться в полусчастливом неведении? Почему полусчастливом? Потому что для полного счастья не хватает разведданных. Значит, их нужно получить. А для этого нам необходимо что? Правильно. Открыть глаза. Для начала. Ну, с богом….

Александр Велга открыл глаза и увидел над собой потолок. Потолок был белый с голубоватым отливом. Чистый и ровный. Еще в нем имелись круглые, стеклянисто поблёскивающие углубления, которые лейтенант определил как светильники.

Потом он повернул голову направо, откуда на глаза падал солнечный свет, и, действительно, обнаружил раскрытое окно. Большое, чуть ли не во всю стену. Рамы в этом окне не распахивались внутрь или наружу и не поднимались вверх, как в американских домах (Велга читал об этом в книжке писателей Ильфа и Петрова «Одноэтажная Америка»), а убирались вбок, непосредственно в стену. За окном синело безоблачное небо, а с неба светило прямо в комнату яркое солнце. Очень похожее на земное.