Юрий Кузнецов - Стихотворения и поэмы

Мы задремали в пути. Надвигалась гроза.
Филин заухал. Но сильно слипались глаза.
Спутник заснул на ходу. Значит, спали мы оба…
И разразилась над нами великая злоба,
И обступили нас полчища яростных глаз.
Призрак Иуды моргнул. Он донёс и на нас.
— Это свидетели! — он заорал на том свете.
И подхватили большие и малые нети:
— Это свидетели! Где Сатана? — Он сгорел! —
Так мы сказали, но верить никто не хотел.
— Ложь! Сатана не горит! — Мы плечами пожали.
— Там его пепел! — И в самую тьму указали.
— Там только пепел омелы. А где Сатана? —
Это сказал Вельзевул тёмным голосом дна.
Филин заухал, как смерть. Я проснулся в тревоге.
Глянул на карту и небо: мы сбились с дороги.
Звёзды на небе мерцали немного правей,
Чем означались они на ладони моей.
Мы отклонились во сне. Он навеян был адом.
Сонные клочья и призраки реяли рядом,
Лезли разбойнику прямо в глаза. Он вопил
И отбивался от них. Я его разбудил.
Бедный разбойник протёр воспалённые веки:
— Страшный был сон. Я бы мог не проснуться вовеки.
Бесы меня утащили на самое дно,
В тьмущую темь. Там воистину было темно…
— Что же горело? — в пути размышляли мы оба. —
Если не Враг, то его сатанинская злоба.
Ветка омелы, какой бы она ни была,
Так много пепла оставить никак не могла.
Мысль между тем в нас сидела, как искра в точиле:
— Всё-таки где Сатана? — И ответ получили.
Филина голос проухал ни тут и ни там:
— Испепелённый за вами идёт по пятам!

Мы очутились в тумане, как мне показалось,
Первых веков христианства. И к нам приближалось
Странное нечто. То был человек, а над ним
Реяло знамя, пуская и пламя и дым.
Призрак промчался, держа решето над собою,
И промелькнул, словно образ, гонимый судьбою.
— Вот мои знанья! — он тряс над собой решето.
— Вот моя слава! Я брошен сюда, а за что?
Я изошёл из огня, как разумная влага.
Алчу спасенья!.. — Мы видели Симона Мага.
Тёмная фурия злобно носилась над ним
И в решето изрыгала и пламя и дым.
— Ты моя мысль! — он кричал ей, обсыпанный жаром.
— Я твоя казнь! — отвечала. — И ты здесь недаром!..
Некогда он, как явление мира сего,
Был знаменит чудесами. И даже его
Статуя в Риме стояла. Ни мало ни много,
Он выдавал свою тёмную зримость за Бога.

Через долину огнистые змеи ползли
В сторону дыма, что густо клубился вдали.
Мы подошли. Тень горящая встала из дыма.
То был Нерон, поджигатель великого Рима.
Змеи огня, обвивая, душили его…
Хриплые вопли стекали с пера моего
И раздавались уже среди адского дыма:
— Больно, как больно! О, пламя любимого Рима,
Ты перекинулось в ад и настигло меня.
И почернел я, как ночь среди белого дня.
Я погибаю один. О, постылые муки!
Рим, отзовись! Я не вынесу вечной разлуки… —
Это был точно актер. Он играл свою роль
Даже в аду, невзирая на жуткую боль.
К чёрному солнцу простёр он дрожащие руки
И повторил: — Я не вынесу вечной разлуки!
С тусклых небес загремел метеорный урон,
И на кровавые брызги разбился Нерон.
Дико во тьме разлетались кровавые капли.
— Больно! — вопили они, как осенние цапли,
И собирались опять в тот же образ и боль,
И собирался Нерон, и играл свою роль.
Только играл всё слабей, а вопил всё сильнее.
Видно, ему каждый раз становилось больнее.
Филин заухал. Нерон обернулся с тоской
И помахал на прощание слабой рукой.
Мы поспешили убраться с опасного места.
Все мы играем чуть-чуть, а зачем — неизвестно.

Мы оказались в глухих безнадежных местах.
Вопли "на помощь!" — тревожили совесть и страх.
Близкие плачи и стоны торчали в тумане.
Это страдали пропащие Арий, и Мани,
И Юлиан, отступивший от веры в провал.
Мы заглянули в ту яму, куда он упал.
Но до того, как гонитель во тьму провалился,
Лику Пречистой Василий Великий молился.
Ей источал он молитвы густой глубины,
Чтоб Юлиан не вернулся с Персидской войны.
Видел Василий, в слезах отбивая поклоны,
Что не одна Божья Матерь сияла с иконы.
Запечатлен был при Ней в отдаленье благом
Великомученник — воин Меркурий с копьём.
Оба сияли. Вняла Божья Матерь моленью —
Воин с иконы исчез по святому веленью.
А через малое время в сиянье благом
Вновь на иконе возник — но с кровавым копьём.
В это же время на месте далекого боя
Пал Юлиан от копья неизвестного воя.
— Ты победил, Гагилеянин! — он возопил
С бешеной пеной у рта, и в провал отступил.
Там он сидел на колу и со стоном пытался
Сняться с него, но всё ниже во тьму опускался,
Пуча глаза, как сова среди белого дня.
— Руку подай! — завопил он, заметив меня.
Я опустил свою руку. Мы тщетно хватали:
Он мою руку, а я голый воздух печали.
Я уже падал. Заухала снизу сова.
Я удержался, но я удержался едва.
Все мы желаем помочь, а кому — неизвестно.
Мы поспешили убраться с опасного места.
Видели призрак, свободный от мира сего.
То был Пелагий, не спасший себя самого.
Сей еретик очутился в горящем ухабе.
— Я заблудился! — вопил он. — Спаси меня, раби!