Юрий Кузнецов - Стихотворения и поэмы

То не отборным зерном осыпается колос —
Это разносится в сумерках Лютера голос:
— Люди, покайтесь! Грядут окаянные дни! —
Голос был ясен, а всё остальное в тени.
Мы подошли и увидели больше, чем надо:
Кальвин навеки братался с исчадьями ада.
Плакал суровый Лойола, в груди затая
Скрежет зубовный: — О, совесть святая моя!..
Звёзды мерцали над тёмной долиной печали,
Тучи летели, и души из них выпадали.
Где-то вдали голос Лютера долго не гас:
— Братья мои! Не желаю спастись я без вас! —
Так он живым говорил, а в долине печали
Эти земные слова по-иному звучали.

Слово безмолвствует, только слова говорят.
Слово творит, а слова ничего не творят.
Башня, как в бурю корабль, накренилась над бездной.
Тягой держалась земной, а возможно, небесной.
Так и стояла она — ни жива ни мертва.
Чья-то рука на двери начертала слова:
"Реализуйтесь без помощи свыше: отныне
Вы одиноки в паденье, что паче гордыни".
Это писал каббалист. И скрывался он там.
Дверь отвалилась и рухнула к нашим стопам.
Путь был открыт. Мы увидели тень Иоганна
Фауста, чёрного книжника и шарлатана.
Крысы стремглав разбежались по тёмным углам.
Фауст, как сера, был жёлт. Если верить глазам,
Он находился в кругу, обведённом широко
Чёрным углём. И сей круг был обгрызан жестоко.
Груды несметного пепла лежали в углах
И шевелились от крыс, как стога на лугах.
— Я узнаю этот пепел! — разбойник заметил.
— Как бы не так! — раздражительно Фауст ответил. —
Это особенный пепел, — и горько вздохнул. —
Мне приказал оживить его сам Вельзевул.
Это, увы, никому не по силам. Наверно,
Воздух моих заклинаний шибает, как скверна,
Полная крыс. Мне становится страшно — а вдруг
Крысы совсем прогрызут мой магический круг…
— Пой им псалмы! — Так оставили мы Иоганна
Фауста, чёрного книжника и шарлатана.

Звёзды сместились, и призрак возник одолонь.
Взял мою руку и долго смотрел на ладонь.
И бормотал, щуря беглые ртутные глазки:
— Я Нострадамус. Я жил по нечистой подсказке
И после смерти не смыслю уже ни черта.
Звёзды не те, я не тот, и подсказка не та…
Призрак исчез. Звёзды встали на старые пятна.
Что он хотел от меня? Ничего не понятно.

То не копейка упала на землю ребром —
Кромвель восстал на дыбы между злом и добром.
Чёрт его крутит туда и сюда, как мочало.
Это ещё не конец, но уже не начало.
Шёл он под Богом, да только кровавым путем,
И не желал ничего, что случилось потом…

Тучи сшибались, и письма из них выпадали.
Ветры и звёзды по-разному письма читали.
А под ветрами, как туча в удушливый день,
В огненной яме стояла косматая тень.
Это был Курбский, поляки и вечные муки.
К чёрному солнцу вздымал он дрожащие руки,
Мрачно молился, не видя уже ничего.
Падали руки, за горло хватая его.
Так на огне и держали обвисшее тело
На посрамленье души, и оно закоптело.
Дым через уши валил из спинного хребта.
Чёрный язык вылезал, как змея, изо рта.
— Что происходит? — мой спутник поверил едва ли.
— Это предатель, — сказал я в глубокой печали. —
Русский предатель. Он душит себя самого.
Так принимает он казнь не от мира сего.

Слёзы любви источает огонь, как ни странно.
Я увидал на огнище царя Иоанна.
Очи смежив, он сидел на обугленном пне,
Крепко дремал и стонал временами во сне.
Прежде по плечи горел, а теперь по колени.
Мимо него проплывали зловещие тени.
Где-то Малюта Скуратов мелькнул и пропал,
Он и в аду за собою следы заметал.
А пред царем, словно ангел, явившись из Рая,
Анастасия стояла, жена золотая.
Нежно ласкала его и заветным платком
Грустные слёзы свои утирала тайком.
Царь улыбнулся во сне — и она улыбнулась.
Мы подошли ненароком. Она оглянулась,
Затрепетала и тихо воскликнула: — Ах! —
И обронила в огонь свой платок во цветах.
И во мгновение ока виденье пропало,
Словно пустое в порожнее где-то упало.
Царь пробудился и сладко зевнул в тишине:
— Анастасия ко мне приходила во сне!..
Наше присутствие мало его занимало.
Я не сдержался и молвил, ни много ни мало:
— Это не сон. Это видели мы наяву.
Царь не поверил и принял слова за лихву.
— Эх, государь! Не прогневайся, как говорится.
Ты прозевал! Не во сне приходила царица,
И не во сне на прощанье воскликнула: — Ах! —
И обронила свой белый платок во цветах.
Царь задрожал, его взгляд разошёлся кругами:
— Где же платок? — Он в огне у тебя под ногами…
Царь запустил свою руку в огонь и достал
Белый платок, и цветами платок заблистал.
Благоухали цветы, как дыхание Рая.
Царь зарыдал, свои слезы платком вытирая:
— Это мой свадебный дар! Он целёхонек весь!
Он не сгорел ни в пожарах Москвы и ни здесь. —
И обратился ко мне, прерывая рыданья:
— Будешь в Раю, передай ей платок в знак свиданья!
— Эх, государь, лучше ты ничего не сказал! —
Взял я платок и на память его завязал…