Юрий Кузнецов - Стихотворения и поэмы

Чистая вера сияет, как злато на сини.
И в Гефсиманском саду, а быть может, в пустыне
Было Марии Магдале явленье Христа.
Радость, как свежая роза, раскрыла уста:
— Боже, Ты жив? — И кивнул Иисус головою.
— Дева! — сказал. — После смерти ты будешь со Мною.
— Бог мой велик и любим! — просияла она.
И побежала навстречу, как в море волна.
— Не прикасайся ко Мне: не совсем ещё чисто
Тело Моё. — Почему же оно серебристо?
— Это твой глаз серебрист, — Иисус прошептал.
Старый и малый, завидев его, трепетал.

Ученикам Он являлся три раза воочью.
Вопли судеб раздавались ненастною ночью.
Ученики в полутьме говорили о Нём.
Он появился. «Как призрак», — сказали потом.
И передали Фоме, что Христос объявился,
Свят и здоров. Осторожный Фома усомнился.
— Я не мечтатель. Мне надо пощупать, — сказал
И шевеленье рыскучих перстов показал.
Учеников одолела ночная дремота.
Не отпирая ворот, Он прошел сквозь ворота.
— Щупай, Фома! — своё тело Христос обнажил.
Молча Фома по персту в Его раны вложил.
— Боже, Ты цел! Я винюсь, но прощенья не стою, —
И повинился. Христос покачал головою:
— Ты убедился теперь? Ну так веруй, Фома!
Ты звездощуп, но подальше держись от ума.
— Боже, я верую! — умный Фома помолился
И отошёл и вопросом опять преломился:
— Кто же таков Утешитель? Ты молвил о нём.
— Рано, Фома. Люди плача узнают потом…
«Да» или «нет» — вот исконный язык человека.
С вами Христос во все дни до скончания века!.. —
Так Он сказал. И вознёсся средь белого дня
В синюю высь языками живого огня.
Только об этом рыдают небесные хоры,
Только об этом гремят океанские оры
И распевают святые места на земле,
И отзывается эхо в Божественной мгле.

Отговорила моя золотая поэма,
Все остальное — и слепо, и глухо, и немо.
Боже! Я плачу и смерть отгоняю рукой.
Дай мне высокую старость и мудрый покой!

Бездна чревата погибелью или спасеньем.
Есть между смертью Христа и Его воскресеньем
Тайных три дня. В мою душу запали они.
Адом и Раем полны эти долгие дни.
Славен Господь! Он взломал колесо возвращений.
Эй, на Земле! Бог летит как стрела. На колени!
Хватит шататься столбом между злом и добром!
Небо есть ключ, а Земля есть замок… Где же Дом?

Кончено с миром. Ещё остаются подобья.
Череп Голгофы глядит на меня исподлобья.
Лобная слава на треть оказалась пуста:
Тело святое с гвоздями исчезло с креста.
Гвозди вколотят потом во все стороны света…
То не волнами о берег ударила Лета,
То не горючие тернии небо прожгли —
Это два ангела света на землю сошли.
Я устремился за ними с отчаяньем веры.
Остановились они у таимной пещеры,
Мертвого камня коснулись рукой неземной,
И откатился тот камень и лег предо мной.
Ангелы света под землю сошли, где лежало
Тело святое и вечные веки смежало.
Камень у входа мерцал. Я присел на него
И задремал во мгновение века сего.
Сон был велик. Но его пропустил я сквозь пальцы.
Эй вы, поэты! Грядущих пустот постояльцы!
Есть, чем разжиться, и есть, чем набить закрома.
Неисчерпаемый сон отдаю задарма…
Стражи бродили во тьме без надежды и веры,
Не обращая вниманья на свет из пещеры.
Дрогнул громовый Христос в гробовых покровах —
Дёрнулись складки веков и лавины в горах,
Всплыли наверх тайны сердца и замыслы духа,
Гнев миродержца дошёл до народного слуха,
Образы зверя слиняли с небес и знамён…
Встал и поднялся Христос, не затронув пелён.
С жертвенным вздохом опали невинные складки.
Тела святого навек сохранив отпечатки.
Так опадает у бабы при родах живот,
Так опускаются птицы на зеркало вод,
Так осыпается время в клепсидрах высоких,
Так оседает земля на могилах глубоких.
Вышел Христос из пещеры в иных покровах,
Белых и чистых, как снег на священных горах.
Я онемел перед Ним. Он прочёл мои мысли.
А, это ты? — Его брови, как тучи, нависли.
Он задержался, как ночь в Гефсиманском саду.
Прочь от Меня, ибо знаешь, куда Я иду!
Боже! — я пал перед Ним на колени, как в нети. —
Я пробирался к Тебе через двадцать столетий.
Так попусти мне попасть во плоти на тот свет
Вместе с Тобой… — Твоя воля свободна, поэт,
Но не совсем. В этот раз Я мирволить не стану.
Я попустил твой приход в Галилейскую Кану.
Как бы иначе дорогу сломать ты сумел,
Если бы воли превыше на то не имел?
Гостем незваным, которому не было места,
Сел ты за стол, и тебе улыбнулась невеста
И подала тебе чашу во имя Моё.
Пил ты из чаши, и не было краше её.
Мрачен был тот, кто сидел за столом с тобой рядом.
Имя его Агасфер. Он когтил тебя взглядом.
Чаша надежды! Я выточил чашу сию
Из кипариса, что рос в благодатном краю.
Пели на ней золочёные долы и горы.
Чаша пропала. Замолкли народные хоры.
После того, как ты вышел во имя Моё,
Тот, кто сидел с тобой рядом, похитил её.
То, да не всё. У любви и страданья есть мера,
Но не предел. Я с креста увидал Агасфера
С чашей в руке. Он скрывался за грудой камней.
Кровь на виду вытекала из раны Моей,
Капля за каплей, как смерть за любовью, бежала.
Чаша бессмертья в руке Агасфера дрожала.
Он незаметно подкрался под имя Моё,
Чашу подставил и кровью наполнил её.
Кровь будет пить он по капле, не зная прощенья,
И всякий раз ожидать Моего возвращенья. —
Вот что за быль я услышал в убогой нужде.
Плачьте, народы, рыдайте о Вечном Жиде!
Чаша Грааля! Я слышу глухие заклятья.
Это её поминают крестовые братья…