Юрий Кузнецов - Стихотворения и поэмы

Солнце садилось. Долина тиха и пуста.
Люди у камня собрались послушать Христа.
Встал Он на камень, как месяц в сиянье чудесном,
И возвестил о блаженных и Царстве Небесном.
Он проповедовал, как повелел Бог-Отец.
Он высекал злат-огонь из померкших сердец,
Светом лаская слова, что пребудут священны:
«Нищие духом и чистые сердцем блаженны!»
Алчущий правды взирал на закат и страдал.
Робкий сиял, а суровый безмолвно рыдал.
А рыбаки, что пришли с Галилейского моря,
Думали ловчую думушку счастья и горя.
Всяк принимал, оставаясь в пределах глухих.
Кроткий и плачущий приняли больше других.
Всё слышал дьявол, богат не одним только слухом,
И возразил: «А что делать богатому духом?»
Голос Христа закипал, как морская волна.
— Вы соль земли. Оттого ваша кровь солона… —
Он говорил рыбакам с Галилейского моря.
Он говорил поседелым от счастья и горя.
Он говорил, как имеющий силу и власть!..
В тесной молве негде яблоку было упасть.

Верные люди на праведный подвиг готовы.
Наперечёт были верные люди Христовы:
Пётр да Андрей, да Иаков, да млад Иоанн.
В звучной душе у Петра синь и дым, и туман,
Видно, в быту было много тумана и грома.
Скоро Христос побывал у апостола дома.
— Как твоя тёща? — спросил голубиный Христос. —
Поедом ест? — И, смутясь, бедный Пётр произнёс:
— Поедом ест каждый день и в святую субботу,
Так и шумит, так и нет на неё укороту… —
И усмехнулся Христос. И вошли они в дом.
Тёща с горячкой лежала в поту ледяном.
Глянул Христос на неё и светло и сурово.
— Встань, ты здорова! — промолвил от Духа Святого.
— И не шуми!.. — приложил Он свой палец к устам.
Та поднялась и прислуживать стала гостям.
Сядет, бывало, в углу и окажется рядом,
Доброго зятя смущая покорчивым взглядом…
Дремлет пустыня. Плывут наяву миражи.
Спросит, бывало, Христос у Петра: — А скажи,
Как твоя тёща?.. — Смирна, — ученик отвечает.
— И не шумит? — Не шумит, а как будто скучает…

В полночь глухую гроза свою песню поёт.
Молния духа в расселину времени бьёт.
Вызвал Христос во мгновение сна из былого
Тень Моисея и молвил раздумное слово:
— Ты египтянин, но знаешь еврейский народ.
Что он такое? Не тень ли у царских ворот?
Разум всегда на уме, а душа на исходе.
Даже не знаю, что думать об этом народе…—
Вспомнил седой Моисей этот жёлтый исход
И усмехнулся: — Евреи — заветный народ,
Самый святой, как свой агнец в чужом огороде.
Дьявол мешает мне думать об этом народе.
Ты исцеляешь слепых, и глухих, и немых,
Ты выпрямляешь горбатых, косых и хромых.
Ты умягчаешь людей. Я карал их жестоко… —
И Моисей отошёл во мгновение ока.
В пору глухую гроза свою песню поёт.
Зарево духа над миром незримо плывёт.

Встретил Христос бесноватого подле пещеры.
Тот завывал на закат без надежды и веры.
Бесы роились в безумной его голове
И завывали, согласно ходячей молве.
— Сколько вас там? — Он спросил в голубиной печали.
— Много! — лукавые бесы Ему отвечали. —
Наше число — середина с обеих сторон:
Шесть, шесть и шесть, и названье числу легион…—
Тут показал бесноватый свой шиш буреломный:
— Что до меня тебе, Божий ты сын или темный?!..—
Но завопили все бесы навзрыд как один:
— Не выгоняй нас из царства сего. Божий Сын!
Но отпусти нас из этой двуногой неволи
В стадо свиней, что пасётся на брошенном поле…—
Поле глухое кончалось обрывом крутым,
Море внизу разбивалось и в брызги и в дым.
И отпустил эту нечисть Христос — и глумливо
Свиньи завыли, и бросились в море с обрыва.
И утонуло всё стадо и весь легион:
Так осыпается буквами ветхий Закон,
Так опускается оползень с мёртвого склона.
Встал бы пророк Иоанн из могильного лона,
Захохотал бы тогда громовержца сильней:
— О, небеса! Я увидел паденье свиней!..—
Над Иорданом плакучая ива склонилась.
Плачет о чести, что ей на закате приснилась.
А исцелённый, чьи очи, как синь, глубоки,
Ей подпевает у брода священной реки.

ПЕСНЯ БЕСНОВАТОГО

У брода реки под знакомый напев
Встречался я с тысячью дев.
И мне предавалися все девятьсот
И все девяносто и девять.
Одна до сих пор свою честь бережёт,
А больше ей нечего делать.
У брода реки под знакомый напев
Прощался я с тысячью дев.
Забылися вдребезги все девятьсот
И все девяносто и девять.
И только одна свою песню поёт,
А больше ей нечего делать.
У брода реки под знакомый напев,
Как будто и не было дев.
Развеялись по ветру все девятьсот
И все девяносто и девять.
И только одна в моём сердце поёт,
А больше ей нечего делать.