Давид Самойлов: Стихотворения

И как по чужому каркасу

Своё устроенье обжать?

И можно ли смертному часу

И вечной любви подражать?

Начнём с подражанья. Ведь позже

Придётся узнать всё равно.

На что мы похожи и гожи

И что нам от бога дано.

1981

Запиши мне в жизнь кусок

Марта с долгою метелью.

Занеси ещё лесок,

Где берёза рядом с елью.

Подверстай ещё сугроб,

Что от сумрака сиренев.

Подведи потом итог

Ветра, снега и деревьев.

Это всё соедини

В зимнем облике природы

В завершающие дни

Холодов и непогоды.

1981

Тогда я был наивен,

Не ведал, в чём есть толк.

Купите за пять гривен,

А если надо — в долг.

Тогда я был возвышен,

Как всадник на коне.

Не знал, что десять пишем

И держим два в уме.

Тогда я был не этим —

Я был совсем другим.

Не знал, зачем мы светим

И почему горим.

Тогда я был прекрасен,

Бездельник молодой.

Тогда не падал наземь

Перед любой бедой.

1981

Тебе всегда играть всерьёз.

Пусть поневоле

Подбрасывает жизнь вразброс

Любые роли.

Хоть полстранички, хоть без слов,

Хоть в пантомиме —

Играть до сердца, до основ.

Играть во имя.

Без занавеса, и кулис,

И без суфлёра,

Чтоб только слёзы пролились

На грудь партнёра,

Чтоб лишь леса поры потерь,

Поры печали.

Рыжеволосы, как партер,

Рукоплескали.

Играть везде — играть в толпе,

Играть в массовке,

Но для себя и по себе,

Без подтасовки.

И, наконец, сыграть всерьёз

В той мелодраме.

Где задыхаются от слёз

Уже над нами.

1981

Ходят кони по елани,

Меж собою говорят.

Дескать, едут басурмане

К нам с набегом, говорят.

— Скрыты в чащах наши веси, —

Отвечает конь коню, —

Не сыскать их в чернолесье

Ни мечу и ни огню.

— Ой, отыщут, ой, отыщут,

Никого не пощадят.

Их ведь тыща, да две тыщи,

Да три тыщи, говорят.

Оседлают нас, буланых,

Оседлают вороных

И угонят от желанных,

Далеко от сёл родных.

Ой, увидим, как в тумане

Сёла дальние горят,

Ох, сердиты басурмане,

Ох, жестоки, говорят.

Пропадут следы в полыни,

Порастёт вокруг быльём.

Будем сохнуть на чужбине,

Слёзы горькие прольём.

— Нет, на речке на Непрядве

Стяги русские стоят.

Будут биться наши рати,

Одолеют, говорят.

И себя не пожалеют

Ради Родины в бою.

Одолеют, одолеют, —

Отвечает конь коню.

1981

Я слышал то, что слышать мог:

Баянов русских мощный слог,

И барабанный бой эпох,

И музы мужественный вздох.

Мы шли, ломая бурелом,

Порою падая челом.

Но долго будет слышен гром,

Которым мы ещё живём.

1981

В сорок пятом году

Возле Ораниенбурга

Пара задумчивых кляч

Тащила большую фуру

По пустынной дороге.

Возница в чёрном жилете,

В старой фетровой шляпе

Шёл рядом с той колымагой,

Похожий на итальянца.

— Кто вы? — спросил по-немецки

Я у того человека.

Возница пожал плечами.

Остановилась фура.

Выглянули из неё

Несколько бледных, курчавых

И перепуганных детских

Рожиц. За ними — старик.

Старик одет был в тряпьё,

Торчали седые патлы.

Он явно был не в себе

И закричал по-немецки:

— Я — Радноти Миклош,

Великий венгерский поэт,

В городе Будапеште

Меня знает любая собака!

Меня подобрали цыгане.

И я теперь стал цыганом.

Это великое племя,

Которого не уничтожить,

Ибо ему суждены

Свобода, музыка, кони.

Нет никого прекрасней

На свете, чем цыгане!

Здесь я хочу умереть

Под скрипку и ржанье коней!

К чёрту — былая слава!

К дьяволу — бывшее счастье!

Я люблю только вас,

Цыгане, музыка, кони!..

Так орал этот странный

Старец с цыганской фуры.

Слушали молча цыгане.

Слов его не понимая.

Наши солдаты стояли,

Думая: старый рехнулся.

Я много позже узнал,

Что поэт Радноти Миклош

Погиб совсем молодым

В Сербии, в лагере смерти.

Может, ослышался я.

Но нет, хорошо помню.

Как сумасшедший старик

Орал, что он Радноти Миклош.

1981

Нас в детстве пугали няни,

Что уведут цыгане.

Ах, вы, нянюшки-крали,

Жаль, что меня не украли.

Бродил бы с табором лунным

(Странно-туманно).