Давид Самойлов - Стихотворения

Тогда и скажется: «Они

Из поздней пушкинской плеяды».

Я нас возвысить не хочу.

Мы — послушники ясновидца…

Пока в России Пушкин длится.

Метелям не задуть свечу.

1978

Мы не меняемся совсем.

Мы те же. что и в детстве раннем.

Мы лишь живём. И только тем

Кору грубеющую раним.

Живём взахлёб, живём вовсю,

Не зная, где поставим точку.

И всё хоронимся в свою

Ветшающую оболочку.

1979

Повтори, воссоздай, возверни

Жизнь мою, но острей и короче.

Слей в единую ночь мои ночи

И в единственный день мой дни.

День единственный, долгий, единый,

Ночь одна, что прожить мне дано.

А под утро отлёт лебединый —

Крик один и прощанье одно.

1979

Дай мне нынче выйти в полночь

В незастёгнутом пальто.

Не нужна ничья мне помощь,

И не нужен мне никто.

И не важно даже — худо

Или хорошо у нас.

Просто я шататься буду,

Несмотря на поздний час.

Потому что в эту полночь,

Раскачавшую прибой,

Вдруг очнёшься и припомнишь

И узнаешь, что с тобой.

1979

Листаю жизнь свою,

Где радуюсь и пью,

Люблю и негодую

И в ус себе не дую.

Листаю жизнь свою,

Где плачу и пою.

Счастливый по природе

При всяческой погоде.

Листаю жизнь свою,

Где говорю шутейно

И с залетейской тенью,

И с ангелом в раю.

1979

Зачем за жалкие слова

Я отдал всё без колебании —

И золотые острова,

И вольность молодости ранней!

А лучше — взял бы я на плечи

Иную ношу наших дней:

Я, может быть, любил бы крепче.

Страдал бы слаще и сильней.

1979

Я разлюбил себя. Тоскую

От неприязни к бытию.

Кляну и плоть свою людскую,

И душу бренную свою.

Когда-то погружался в сон

Я, словно в воду, бед не чая.

Теперь рассветный час встречаю,

Бессонницею обнесён.

Она стоит вокруг, стоглаза,

И сыплет в очи горсть песка.

От смутного её рассказа

На сердце смертная тоска.

И я не сплю — не от боязни,

Что утром не открою глаз.

Лишь чувством острой неприязни

К себе — встречаю ранний час.

1979

Обратно крути киноленту,

Механик, сошедший с ума,

К тому небывалому лету,

За коим весна и зима!

Крути от июня до мая

Обратного времени ход,

Что стало моим — отнимая,

Приход превращая в уход.

Пускай разомкнутся объятья,

Окажется шляпа в руке.

И слёзы в минуту отъятья

Покатятся вверх по щеке.

Спиною подамся к перрону,

Прощанью бессмысленно рад,

Рукою махну изумлённо,

И поезд потянет назад.

Уйдут станционные зданья,

Просторный откроется вид.

И смутное счастье незнанья

Тревожно черты озарит.

Крути мою ленту обратно,

Злорадствуй, механик шальной.

Зато я увижу двукратно

Всё то, что случилось со мной.

Я прожил ни много ни мало

Счастливых и сумрачных лет.

Я фильм досмотрю до начала

И выйду из зала на свет…

1979

Сандрильона ждёт карету.

Чинно курит сигарету.

Ждёт, чтоб прибыл сандрильонец

Из компании гуляк —

С туфелькой, на «Жигулях».

Стынет кофе. Отрешённо

Ожидает Сандрильона

Из мильона сандрильон.

В ней не счастье, не страданье,

Всё — сплошное ожиданье.

Наконец приходит он.

И, с задумчивым соседом

Не простившись, выйдет следом

За плечистым сандрильонцем

Из сапожной мастерской.

Парк осенний залит солнцем.

Осень. Небо. И покой.

И уедет Сандрильона,

С ней — волос её корона,

Вместе с гордым модельером

На машине «Жигули»…

Высоко над морем серым

Чайки, тучи, корабли.

1979

Я сделал вновь поэзию игрой

В своём кругу. Весёлой и серьёзной

Игрой — вязальной спицею, иглой

Или на окнах росписью морозной.

Не мало ль этого для ремесла,

Внушённого поэту высшей силой,

Рождённого для сокрушенья зла

Или томленья в этой жизни милой.

Да! Должное с почтеньем отдаю

Суровой музе гордости и мщенья

И даже сам порою устаю

От всесогласья и от всепрощенья.

Но всё равно пленительно мила

Игра, забава в этом мире грозном —