Давид Самойлов - Стихотворения

И спица-луч, и молния-игла,

И роспись на стекле морозном.

1979

Скрепляют болезни и смерти

Отчётливость памятных мет

И сумрачных десятилетий

Понурый и грубый цемент.

Когда эта птица мне пела,

Сквозь пенье её угадал

В основе грядущего дела

Простой и смертельный металл.

И всё же — не твёрдость, не холод —

Моя кряжевая судьба.

Спасибо за то, что не молод

Я был, когда понял себя.

1979

Чайка летит над своим отраженьем

В гладкой воде.

Тихо, как перед сраженьем.

Быть беде.

1979

Я уже за третьим перевалом.

Горных кряжей розовая медь

Отцвела в закате небывалом.

Постепенно начало темнеть.

Холодно. Никто тебя не встретит.

Камень в бездну канул из-под ног.

Лишь внизу, в долине, робко светит

Отдалённой сакли огонёк.

Пой для храбрости, идя в долину!

Пой погромче, унимая дрожь!

Или помолись отцу и сыну.

И тогда наверное дойдёшь.

1980

Можно ли считать себя счастливым

В день, когда туманы над заливом

Так печальны, мутны, неземны?

Можно ли считать себя несчастным

Когда рядом в образе неясном

Предстоят деревья, словно сны?

И со мною соотнесены…

Чувствую себя и к ним причастным

1980

Я влюблён. Мне пятнадцать. Она холодна.

Я, отвергнутый, к ней не иду на рожденье.

Жить мне невмоготу. Испиваю до дна

Нелюбовь, одиночество и униженье.

За дворами сгорает заря на Москве.

Наблюдает пожар каланча на Сущевке.

Опускается сумрак. Как при волшебстве,

Фонарей зажигаются длинные чётки.

Во Втором Самотёчном пустынно. Туда

Лишь бродячие псы совершают набеги.

Но над снегом горит высоко, как звезда,

Золотое окошко, висящее в небе.

Там она. Там на тюле её силуэт.

Там счастливый соперник ликует за чаем.

Я взбешён со всей силой пятнадцати лет.

Я в отчаянье. Но и жесток и отчаян.

Образ сладостной мести мерещится мне.

Громкой славой увенчанный, в час неурочный,

Я въезжаю в столицу на белом коне.

Предо мной переулок Второй Самотёчный.

Открываются окна. Сияет луна.

Я проехал задумчив и взора не кинул.

Вслед мне в позднем раскаянье плачет она.

А соперник растерянный чай опрокинул.

Нет! Тогда я не стану врага попирать,

Ибо мы не злопамятны и горделивы.

Лишь одною печалью могу покарать:

Будь счастлива, любимая! Будьте счастливы!

1980

Крыло рояля. Руки Рихтера,

Изысканные, быстрые и сильные,

Как скаковые лошади. Точнее

Сравненья не умею подыскать.

Он заставляет музыку смотреть,

Угадывать её предвестье

В лице, фигуре, в мимике и жесте.

Не видя Рихтера, теряешь что-то

От вдохновения и мастерства,

Как в письмах

Утрачиваешь что-то от общенья.

Транзисторщики и магнитофонцы,

Мы музыку таскать с собой привыкли

И приспосабливать её к жилью.

А Рихтер музыку возводит в зал

И возвращает музыку в музыку

Прислушаемся в Рихтерову лику,

К рукам задумчивого ездока,

Вожатому коней, изваянных из звука…

Так, колесницы умедляя ход

На спуске с небосклона,

Сам Гелиос внимает, как поёт,

Крыло откинув,

Чёрный лебедь Аполлона.

1980

Голоса за холмами!

Сколько их! Сколько их!

Я всегда им внимаю,

Когда чуток и тих.

Там кричат и смеются,

Там играют в лапту,

Там и песни поются.

Долетая отту…

Да! За холмами теми

Среди гладких полян —

Там живут мои тени

Среди гладких полян.

Голоса за холмами

Раздаются в тумане,

То ли ищут потери.

То ли в прятки играют…

Кличут давние тени,

А потом замирают.

1980

Тебя мне память возвратила

Такой, какою ты была,

Когда: «Не любит!» — говорила

И слёзы горькие лила.

О, как мне нужно возвращенье

Из тех невозвратимых лет,

Где и отмщенье и прощенье.

Страстей непроходящий след.

И лишь сегодня на колени

Паду. Ведь цену знаю сам

Своей любви, своей измене.

Твоей любви, твоим слезам.

1980

Светлые печали,

Лёгкая тоска

По небу промчали.

Словно облака.

А по ним осталось