Давид Самойлов: Стихотворения

И краткой, словно наши дни.

1981

Я вдаль ушёл. Мне было грустно.

Любовь ушла. Ушло вино.

И я подумал про искусство:

А вправду — нужно ли оно?

Зачем, зачем стремится гений

Познать ненужность бытия,

Ведь всё мгновенней и мгновенней

И сокровенней жизнь моя!..

1981

Отрешённость эстонских кафе

Помогает над «и» ставить точку.

Ежедневные аутодафе

Совершаются там в одиночку.

Память тайная тихо казнит,

Совесть тихая тайно карает,

И невидимый миру двойник

Всё бокальчики пододвигает.

Я не знаю, зачем я живу,

Уцелевший от гнева и пули.

Головою качаю. И жгу

Корабли, что давно потонули.

1981

Что за странная забота —

Судьбы мира,

Где невзгоды Дон Кихота

Или Лира?

Что за странное волненье —

Утро сада?

Почему любовь полнее,

Сердце радо?

Что за странная тревога —

Вечер моря,

Где простора ветрового

Шум и воля?

Что за странность всё же это

Состраданье!

В поле отзвук, в роще — эхо,

В нас — рыданье.

1981

Цель людей и цель планет —

К богу тайная дорога.

Но какая цель у бога?

Неужели цели нет?

1981

Пять счастливых дней

Мы провели с Антониной.

Мы провели с Антониной

Пять счастливых дней.

Вскоре она умерла

В городе Екобпилсе,

Где мы с ней провели

Пять счастливых дней.

Благословляю днесь

Её милую душу,

Её добрые очи.

Её тёплые губы,

Её мягкие руки,

Её стройные ноги,

Её светлое тело -

Ради пяти счастливых

Дней, которые мы

Вместе с ней провели

В городе Екобпилсе.

Может, простится мне,

Грешной моей душе

За то, что пять дней

Мы провели с Антониной.

И были совсем счастливы.

И больше уже не видались.

1981

Примеряться к вечным временам,

К бесконечным расстояньям —

Это всё безмерно трудно нам.

Вопреки стараньям.

Легче, если расстоянье — пядь,

Если мера времени — минута.

Легче жить. Труднее умирать

Почему-то.

1981

Тяжёл уже стал. Никуда не хочу.

Разжечь бы камин, засветить бы свечу

И слушать, и слушать, как ветер ночной

Гудит и гудит над огромной страной.

Люблю я страну. Её мощной судьбой

Когда-то захваченный, стал я собой.

И с нею я есть. Без неё меня нет.

Я бурей развеян и ветром отпет.

И дерева нет, под которым засну.

И памяти нет, что с собою возьму.

1981

— Ты моей никогда не будешь,

Ты моей никогда не станешь,

Наяву меня не полюбишь

И во сне меня не обманешь…

На юру загорятся листья,

За горой загорится море.

По дороге промчатся рысью

Черноперых всадников двое.

Кони их пробегут меж холмами

По лесам в осеннем уборе,

И исчезнут они в тумане,

А за ними погаснет море.

Свиснут терпких листьев обрывки

На дубах старинного бора.

И останутся лишь обрывки

Их неясного разговора:

— Ты моей никогда не будешь,

Ты моей никогда не станешь.

Наяву меня не погубишь

И во сне меня не приманишь.

1982

Вдруг становится хорошо —

Отчего не поймёшь.

Как точильное колесо,

Точит солнышко нож.

Узкий ножик весны.

Её синюю сталь.

С этим звуком и мы

Устремляемся вдаль.

Ах, побольше печалей,

Побольше тревог!

Чище шорканье стали

О тугой оселок!

Смерть — вы знаете, что это?

Не конец, не беда —

Остановка сюжета

Навсегда, навсегда.

Всё тянет меня к Подмосковью.

Я связан с ним детством и кровью.

Вы слышали дудку коровью

Когда-нибудь на заре?

Конечно, романтика стада

Уже устаревшею стала.

И — да! — остаётся нас мало,

Кто слыхивал выхлест кнута.

Эпоха настала не та.

Теперь уже слогом Гомера

Опишут купанье коней.

Но будет нарушена мера

У нас в отысканье корней.

Рассвет в огромном дереве —

Словно гнездо жар-птицы.

Солнцеобразно вделаны

В него большие спицы.

Весенний день высиживается

Золотой, как луковица.

И быстро солнце рыжее

Из скорлупы вылупливается.

1982

Шарманщик гуляет по свету,

Бредёт по московским дворам,