Лидия Червинская - Невидимая птица

А память о возможном друге,
как солнце осени на юге,
как нежность золота мимозы
воображеньем создавать…

И сохраняя в сердце слезы,
их никогда не проливать.

На юге осенью… о прошлом не жалея,
жить сдержанно и щедро на просторе.
Не ждать письма, не помнить утром снов.

За виноградником сосновая аллея,
спокойное на горизонте море
и волны у песчаных берегов.

Дорога в гору, где цветут агавы
и голубой, как небо, автокар
ухолит в мир волненья, счастья, славы…

Юг, добрый юг… Тот, кто не ждет награды,
кто неудачлив, болен, грустен, стар,
о ком не помнит враг, кому друзья не рады,
тоскует так по свету твоему…

Нет в этом мире равного ему.

Свободны мысли от гипноза
влюбленности… но чувства те же.
Цветет на южном побережье
пушистым бархатом мимоза
и озером белеет море…

Бьет колокол, — который час?
Проходит вечер в разговоре…

Как трудно каждому из нас:
тому, кто безрассудно любит,
тому, кого раздумье губит –
у каждого своя тоска.

На берег вытянуты Сети,
Все помнит о минувшем лете,
мечтает и грустит слегка.

Помню жестокие женские лица.
Жар иссушающий. Страх.
Как человек, поседела столица
в несколько дней, на глазах.

Долго над ней догорали закаты.
Долго несчастью не верил никто…
Шли по бульварам толпою солдаты —
в куртках, в шинелях, в пальто.

Не было в том сентябре возвращений
с моря и гор загорелых людей.
Сторож с медалью, в аллее осенней,
хмуро кормил голубей.

В каждом бистро, обнимая соседа,
кто-нибудь плакал и пел.
Не умолкала под песню беседа —
родина, слава, герои, победа…

Груды развалин и тел.

Может быть, нам это вместе приснилось
(благодарю за участье во сне),
а наяву ничего не случилось
в нашей сиротски любимой стране.

Правда едва ли бывает такою
(так что нельзя прикоснуться рукою,
все рассыпается в мертвой пыли).

Правда была бы богаче, печальней.
Так не уходят, как эти ушли…

Чайки кружились над белой купальней,
ласково флаг развевался вдали.
Море вечернее двигалось к югу
и возвращалось назад к берегам…

Мы ни о чем не напомним друг другу
и ничего не доверим словам.

Не надо поздних сожалений,
упреков совести не надо,
не верь жестокому уму.
Верь, безотчетно верь тому,
чему живое сердце радо –
поля в сиреневом дыму,
по золотистому холму
ложатся молодые тени
лучистых легких облаков…

Не надо трудных объяснений,
изысканных и горьких слов.
Нет прошлого у нас с тобою,
но есть дарованный судьбою
сентябрьский, яркий, страстный цвет.
Должно быть, воля есть Господня
и в том, что опоздал ответ,
и в том, что я люблю сегодня
всей силой страсти и смиренья,
накопленной за столько лет…

Есть настоящее мгновенье –
что в том, что будущего нет?..

Я радуюсь осенним дням в Париже,
как будто мне их кто-то подарил,
Уже развязка с каждым часом ближе,
а сколько новых чувств, желаний, сил.

Какое небо, друг мой, и какою
надеждой полон вечер в октябре…
Так жизнь любить – и уходить с тоскою
о разделенности и ласковом добре.

Как щедро льется солнце, догорая…
Пусть я сдаюсь в бессмысленной борьбе
за право жить – я вспомню, умирая,
о праве только на любовь к тебе.

Прощаю все – тоску и униженье,
благодарю за позднее тепло,
как прежде (ведь и это достиженье)
не зная злобы – и не веря в зло.

Самоубийца в час разлуки
не меньше любит жизнь, чем тот,
кто счастлив, праведно живет,
не зная настоящей скуки.

Кто их измерит, эти муки
за неоконченным письмом,
перед раскрытым в ночь окном?