Адам Мицкевич - Стихотворения и поэмы

Стоит, бессильно корчась, на поляне.

А вот пехота сдвоила ряды

И словно ощетинилась штыками,

Так еж топорщит иглы в час беды.

Вот конница тринадцатью полками

Летит навстречу скрытому врагу

И застывает вдруг на всем скаку.

И долго там шагали и скакали,

И пушки взад-вперед передвигали,

По-русски, по-французски всех ругали,

Под стражу брали, по шеям давали,

С коней слетали, головы ломали,

И, наконец, монарха поздравляли.

Предмет велик, и важен, и богат,

Певца его бессмертье ждет, нет спора;

Но муза гаснет, как в песке снаряд,

Под кучей прозаического сора.

И как Гомер, поющий спор богов,

Заснуть на полуслове я готов.

Но наконец проделал царь с войсками

Все то, о чем слыхал или читал.

И, как прибрежный отбегает вал,

Шумя, стуча замерзшими ногами,

Расходится и тает круг зевак,

Ряды тулупов, кожухов, сермяг:

Озябнув, любопытство утомилось

А во дворце роскошный стол готов.

На завтрак иностранных ждут послов,

Что, покупая царственную милость,

Чуть свет встают, презрев мороз и лень,

Чтобы на смотр являться каждый день

И повторять в восторге: "Дивно! дивно!"

Царя все гости хвалят непрерывно,

Кричат, что в мире лучший тактик он,

Что полководцев он собрал могучих,

Что воспитал солдат он самых лучших,

Что царь - пример монархам всех времен,

И, пресмыкаясь перед царским троном,

Смеются над глупцом Наполеоном,

А между прочим, на часы глядят,

Скорей бы, мол, кончалась эта мука.

Мороз под тридцать. Все уж есть хотят,

Всем челюсти зевотой сводит скука.

Но царь еще раз отдает приказ.

И вновь полкам - буланым, серым, бурым

Приходится вертеться по сто раз,

Шагать, скакать неистовым аллюром,

Смыкаться иль растягиваться шнуром,

Раскидываться веером опять

Иль ждать атаки, строй сомкнув стеною.

Так старый шулер часто сам с собою

За стол садится - карты тасовать,

Раскладывать и смешивать, сдавать,

Как будто жадной окружен толпою.

Но, видно, стало и царю невмочь

Он повернул и вдруг поехал прочь.

И на ходу застывшие колонны

Стояли долго, брошены царем.

Но наконец раздался трубный гром,

И двинулись, качнувшись, пеший, конный,

Ряды, ряды - кто сосчитает их?

Вползли в ущелья улиц городских,

Ни в чем не уподобясь тем потокам,

Что с диким ревом, мутны и грязны,

Свергаются с альпийской вышины,

Чтоб в озере прозрачном и глубоком

Свои очистить волны, отдохнуть

И дальше, средь сияющей природы,

Спокойно мчать смарагдовые воды,

В цветущий дол прокладывая путь.

Блестящий, свежий, будто снег нагорный,

Вливался утром каждый полк сюда,

А выходил усталый, потный, черный,

Грязнее в грязь растоггганного льда.

Плац опустел. Ушли актер и зритель.

На площади чернеют здесь и там

Убитые. На этом белый китель:

Улан. Другой разрезан пополам,

И кто, кем был он? В грязь одежда вбита,

И размозжили голову копыта.

Один замерз и так стоит столбом,

Полкам он здесь указывал дорогу.

Другой в шеренге сбил со счета ногу

И, по лбу ошарашен тесаком,

Пал замертво. Жандармы на носилки

Его швырнут, и в яме гробовой

Очнется среди мертвых он, живой.

Вот снова труп - с проломом на затылке.

Другой раздавлен пушкой. Нет руки.

И на снегу распластаны кишки,

Упав, он, колесом уже прижатый,

От боли трижды страшно закричал,

Но капитан взревел: "Молчи, проклятый!

Молчи, здесь царь!" И что ж, он замолчал.

Солдатский долг - послушным быть приказу.

Плащом закрыли раненого сразу:

Ведь ежели случайно на смотру

Заметит царь такой несчастный случай,

Увидит кровь и мясо - туча тучей

Потом он приезжает ко двору.

Там для придворных стол уже накрыт,

А у царя испорчен аппетит.

Зато последний раненый немало

Всех удивил. Угрозами взбешен,

Бранился, не боясь и генерала,

А на царя проклятья сыпал он.

И люди, слыша крики, за парадом

Несчастных жертв следили скорбным взглядом.

Скакал - передавали - стороной

С приказом отделенному связной,

Но конь вдруг стал - и далее ни шагу.

А сзади мчался целый эскадрон.

Лавиной так отбросило беднягу,

Что под копыта камнем рухнул он.

Но, видимо, коням знакома жалость:

Они не люди. Пять полков промчалось,

Но лишь одним он был задет конем

Подковою плечо ему сломало.

Прорвав мундир зеленый острием,

Белела кость кровавая. Сначала

От боли белый сам, - как говорят,