Адам Мицкевич - Стихотворения и поэмы

Поверил коршун им, что я его добыча.

За мной пустился он, взмахнув крылом,

И трижды - надо мной паря и клича

Мне черным голову обвил венком.

"Чую, - каркнул, - запах трупа.

Эй, безумный всадник, глупо

Средь песков искать пути,

Трав коню здесь не найти.

Горькая вас ждет расплата,

Вам отсюда нет возврата.

Ветер бродит тут, свой след

Неустанно заметая;

Где пасутся гадов стаи,

Для коней лугов там нет.

Только трупы тут ночуют,

Только коршуны кочуют".

В глаза мои когтей направив острия,

. Он каркал. Трижды мы взглянули око в око.

Кто ж испугался? Коршун, а не я.

Он крыльями взмахнул и улетел высоко.

Лук натянувши, взор я бросил в глубь небес:

Враг пятнышком висел в синеющем просторе,

Весь с воробья... с пчелу... с комарика, и вскоре

В лазури растворился и исчез.

Мчись, летун мой белоногий!

Скалы, коршуны - с дороги!

Тут, от закатных отделясь лучей,

Вдруг облак полетел за мной на крыльях белых:

Прослыть в небесных захотел пределах

Таким гонцом, каким был я в песках степей.

Спустившись, он повис над головой моею

И свистнул мне, в лучах закатных пламенея:

"Стой! Умерь ты прыть свою!

Зной сожжет тебя тлетворный;

Не прольется благотворный

Дождь на голову твою.

Там ручей не отзовется

Серебром своих речей;

Там голодный суховей

Пьет росу, чуть та прольется".

Я все вперед лечу, не слушая угроз.

Усталый облак стал на небесах метаться,

Все ниже головой склоняться...

Потом улегся на утес.

Я оглянулся - он не превозмог бессилья,

На небо целое его опередил я,

Он видел издали, что в сердце он таил:

Побагровев от злобы волчьей,

От зависти налившись желчью,

Он почернел, как труп, и в горы пал без сил.

Мчись, летун мой белоногий!

Степи, тучи - прочь с дороги!

Огляделся я кругом:

На земле и небосклоне

Уж никто не смел в погоню

За моим лететь конем.

Тут объятой сном природе

Не слыхать людских шаг.ов;

Тут стихии без оков

Спят, как звери на свободе,

Что укрыться не спешат,

Человечий встретив взгляд.

Глядь! Я не первый тут! Какие-то отряды

Там за песчаной прячутся оградой.

Кочуют ли они иль вышли на разбой?

Какой пугающей сверкают белизной!

Взываю к ним, - в ответ молчанье. Трупы это!

Здесь караван погиб, засыпанный песком.

И дерзкий ураган отрыл его потом.

Верблюды, всадники - с того пришельцы света.

Между голых челюстей,

Сквозь широкие глазницы,

Мне конец пророча дней,

Медленно песок струится:

"Бедуин, вернись назад!

Ураганы там царят".

Я не ведаю тревоги.

Мчись, летун мой белоногий!

Ураганы - прочь с дороги!

Тут африканский смерч, пустыни властелин,

Блуждая по сухим волнам ее стремнин,

Заметил издали меня. Он, изумившись,.

Остановил свой бег и крикнул, закружившись:

"Что там за вихрь? Не юный ли мой брат?

Как смеет он, ничтожный червь на взгляд,

Топтать мои наследные владенья?"

И - пирамидою - ко мне в одно мгновенье.

Увидев смертного с душой, где не жил страх,

Ногою топнул он с досады,

Потряс окружных гор громады

И, словно гриф, сдавил меня в своих когтях.

Жег меня огнем дыханья,

Из песка до неба зданья

Возводил биеньем крыл

И на землю их валил.

Не сдаваясь, бьюсь я смело,

Чудище в объятьях жму,

Ярыми зубами тело

Тороплюсь разгрызть ему.

Столбом хотел уйти на небо смерч сыпучий,

Но нет! Дождем песка рассыпавшись, упал,

И, словно городской широкий вал,

У самых ног моих лег труп его могучий.

Вздохнул свободно я и поднял к звездам взор.

Очами золотыми все светила

Послали мне привет в земной простор,

Мне одному: кругом безлюдие царило.!.

Как сладостно дышать всей грудью, полной силой!

Казалось мне, во всей полуденной стране

Для легких воздуха не хватит мне.

Как сладостно глядеть вокруг! С безмерной силой

Я напрягаю восхищенный взор,

И убегает он все дале, дале,

Чтобы вобрать в себя земные дали

И улететь за кругозор.

Как сладко обнимать красу природы милой!

Я руки с нежностью вперед простер,

И мнится мне: от края и до края

Весь мир к своей груди я прижимаю.

В безбрежную лазурь несется мысль моя,

Все выше, в горние незримые края,

И вслед за ней душа летит и в небе тонет,

Так, жало утопив, пчела с ним дух хоронит.

1828, Петербург

Фарис - всадник, почетное звание у арабов-бедуинов, означающее то же, что кавалер, рыцарь в средние века, под этим именем известен был на Востоке граф Вацлав Жевуский.