Наум Коржавин - На скосе века

Разве беды нависли?
Длится сладкая жизнь,
Где подобие мысли
Интересней, чем мысль.

Пелена!.. Не проткнуться
Мне сквозь ту пелену.
Лишь под ней задохнуться.
Да и камнем ко дну.

Чтоб в тоске неудачи
Ощутилось острей,
Что свобода — не значит
Мир свободных людей.

Что висит над юродством
Тусклой мглы мировой
Меч судьбы — вологодский
Тот же самый конвой.

Ладно!.. Люди есть люди —
Сгусток плоти земной.
Я не знаю, что будет
С той и с этой страной.

Знаю: в страшные годы
Здесь я лямку тяну.
Совесть, Хлеб и Свобода —
Всё стоит на кону.

Точит жизнь постепенно,
Не щадя ничего,
Как измена — подмена
Жизни, смысла — всего.

Нет, не с целью, не зряче,
Не по воле Вождя —
В жажде значить, не знача,
И вести, не идя.

То же века несчастье,
Та ж кимвальная медь,
Но теперь не удастся
Мне её одолеть.

Но уже не придётся
Рассчитаться сполна:
Мало сил остаётся,
И чужая страна.

Но как боль, как предтеча
И как память души
Вновь встаёт этот вечер
В привокзальной глуши.

Зданий мокрая охра,
Сердце в мутной тоске,
Надзирательский окрик
На родном языке.

Поездов громыханье,
Тупичок без травы,
А за домом дыханье
Недоступной Москвы.

В нём бессилье прощанья,
В бледном зареве высь
И ещё обещанья,
Что частично сбылись.

Но трусливо-сурово
Обманули опять…
…Это снова и снова
Мне теперь вспоминать.

В безвоздушно-постылой
Пустоте этих дней.
Видно, всё-таки было
Что-то — жизнью моей.

Было, сплыло, осталось,
Пронеслось, унеслось.
Превратилось в усталость,
В безнадёжность и злость.

Было: поиски меры —
Пусть в безмерном аду.
Да и всё-таки вера,
Что куда-то иду.

И незнанье той сути.
Что надежда — пуста.
Что дороги не будет,
Кроме той, что сюда.

Это юности знаки:
Дождик… Запах угля…
Конвоиры… Собаки…
И родная земля.

Не стоит всерьёз удивляться.
Что вновь тут за горло я взят.
Смешно за свободой являться
В чужую страну — в пятьдесят.

И глупо бурлить постоянно,
Тревожа вкушающих сон, —
Кому как наркоз и нирвана —
Разорванность связи времён.

А впрочем, здесь — так иль иначе —
Никто б тебя слушать не стал.
Поскольку со всем, что ты значишь,
Ты здесь к дележу опоздал.

И, значит, не ходишь в мундире,
Ума представляющем знак.
А все доказательства в мире
В сравнении с этим — пустяк.

И что возмущаться впустую,
Как совесть, стоять над душой, —
При этом и впрямь претендуя
На угол в квартире чужой?

Конец! Я своим тут не стану,
Всё будет, как было и есть.
Всё — в гибель…
        И думать мне странно,
Что мог я родиться и здесь.

А что?.. Ведь и судьбы, и даты
В наш век так чудно сплетены…
И вдруг бы сошлось, что когда-то,
Задолго до Первой Войны, —

Погрязший в духовных беседах
(Лишь их принимая всерьёз),
Сюда бы приехал мой предок
И в генах меня бы привёз.

Со страху ль, с тоски, с непокорства —
Не всё ли равно отчего,
Но всё совершилось бы просто
И как бы помимо него.

Пришедший в себя от погрома,
Супругой однажды бы он
С детьми был исторгнут из дома
И втиснут с вещами в вагон.

И встал бы, не сразу освоясь,
В проходе — застыв… не дыша…
Но тут же бы тронулся поезд,
И всё б утряслось не спеша.

И стало бы скоро не тесно
(Россия — такая страна),
И он бы нашёл себе место,
Чтоб было видней — у окна.

И снова уйдя в свою книгу,
Два дня не вставая почти,
Влеком был бы поездом в Ригу
И курочкой кормлен в пути.

А рядом гремели б событья,
Мелькали б огни… города…
Навстречу бы — в Киев ли, в Питер,
В Москву ли — неслись поезда.

И станции были б — дощаты.
И рядом бы — чуждо-легки —
Сменялись студенты… солдаты…
Купцы… слесаря… мужики…

Вносили б надежды и беды
(Всё то, чем тревожил их век),
Легко б заводили беседы,
Сдружась, исчезали б навек.