Наум Коржавин - На скосе века

Пьём до капли из чаши!
Сбиты все колеи.
Что тут может быть «наше»,
Раз и мы — не свои?

Но толпою хрипящей
(«Мы» пока ещё — мы)
Всё ж мы вещи дотащим
До вагона-тюрьмы.

Взгромоздимся и стихнем,
Словно найден покой,
Словно цели достигнув
После гонки такой.

И как впрямь отдыхая
Без надежд и без слёз
От надрывного лая
И внезапных угроз.

Словно все мы не смяты,
Не на крайней черте, —
Просто едем куда-то
В тесноте, в духоте.

Словно будет там лучше
И просторней, чем тут.
Да и нас не чтоб мучить —
Для другого везут.

Для другого? — Едва ли!
Впрочем — это потом.
А сейчас мы в начале —
В переулке пустом,

Где сдаёт поимённо
Нас по спискам зэка
Вертухаю с вагона
Вертухай с «воронка».

Ждём спокойно сигнала,
Обживаем режим
И покуда не знаем,
Что сейчас — побежим.

Он нам кажется ширью,
Даже волей самой, —
Этот пункт меж Сибирью
И Лубянской тюрьмой.

Эта с городом встреча,
Хоть вокруг ни души.
Хоть вокруг только вечер
В привокзальной глуши.

И простая работа
Двух конвойных бригад.
Передача по счёту
Нас — как бочек на склад.

…Но пока — в предвкушенье
Новой, страшной главы —
Я стою в окруженье
Предосенней Москвы.

И души в ней не чая —
Сразу зренье и слух, —
Всю её ощущаю
Вёрст на десять вокруг.

Всё, что грезилось, было,
Что дала, чем взяла —
Вдохновила, влюбила,
Подняла, предала.

Подменяя святыни
В оправданье себе.
Заражая гордыней
Как причастьем к судьбе.

И сразив для позора,
Словно светом из тьмы,
Смыслом глада и мора,
И сумы, и тюрьмы, —

Как богатством, как счастьем,
Как любовью молвы —
Пониманьем, причастьем
К жёсткой воле Москвы.

Так что, смят и поборот,
Я не спорю со злом —
Просто чувствую город
В полверсте за углом.

Что жалеет — не очень,
Чистоты — не блюдёт.
Лишь бестрепетно топчет
И к свершеньям ведёт.

С ним куда-то всё гонишь,
Всё — как всадник в седле.
Но отстанешь — утонешь
Там, где топчут, — во мгле.

И узришь над собою
Всё, что мыслью отверг:
Мглу над целой страною,
Над Москвой — фейерверк.

Здесь от каждого дома,
От любого огня,
Как ножом по живому
Отрезают меня.

«Становись!» — приказали.
Всё! — хоть я ещё с ней.
На Казанском вокзале —
Справа — праздник огней.

Как шампанского брызги
Ресторан над рекой —
Словно отблески жизни,
Хоть какой-никакой.

«Хоть!..» Нет, было другое —
Трата веры и сил.
Я «какой-никакою»
Жизнью вовсе не жил.

Хоть и мысля несвязно
(Страшен века обвал),
Я и в гуще соблазна
Честно смысла искал.

И средь страха и дрожи,
После трудной войны
Этим связан был тоже
Со столицей страны.

Смесь из страха и силы
В жажде веры живой —
Это, может, и было
В эти годы Москвой.

Что ж, я влился в такую,
Стал во всём ей сродни,
Вот теперь и тоскую,
Видя эти огни.

Потому-то и снится
Так навязчиво мне,
Как вдруг всё разъяснится
И — как было во сне! —

Стает на сердце ноша,
Испарится конвой —
И опять я хороший
И, конечно же, свой.

Всё как прежде. Всё — славно:
Дружба… Вера в Прогресс…
И участие в главном —
В штурме косных небес.

Снова верить легко мне
В ясность правды земной.
Только тех бы не помнить,
Кто здесь рядом со мной.

Кто по первому знаку,
По путям, как по льду,
Побредёт к вагонзаку,
Как и я побреду.

Мне предать их не трудно.
Верю с детства почти
В то, что смятые судьбы —
Лишь издержки пути.

Верю… Пусть, как в насмешку,
Нынче, сердце скрепя,
Мне пришлось в те издержки
Записать и себя.

Я держусь… Но боюсь я:
Страшен с верой разлад.
Потому так и рвусь я
Безраздельно назад.

С каждым днём всё сильнее
Злой реальности власть.
Мне б назад побыстрее,
Чтоб успеть не отпасть.