Наум Коржавин: В наши трудные времена

Нелепые ваши затеи
И громкие ваши слова…
Нужны мне такие идеи,
Которыми всходит трава.
Которые воздух колышут,
Которые зелень дают.
Которым все хочется выше,
Но знают и меру свою.
Они притаились зимою,
Чтоб к ним не забрался мороз.
Чтоб, только запахнет весною,
Их стебель сквозь почву пророс.
Чтоб снова наутро беспечно,
Вступив по наследству в права,
На солнце,
Как юная вечность,
Опять зеленела трава.
Так нежно и так настояще,
Что — пусть хоть бушует беда —
Ты б видел, что все — преходяще,
А зелень и жизнь — никогда.

Поэзия не страсть, а власть,
И потерявший чувство власти
Бесплодно мучается страстью,
Не претворяя эту страсть.
Меня стремятся в землю вжать.
Я изнемог. Гнетет усталость.
Власть волновать, казнить, прощать
Неужто ты со мной рассталась?

Не верь, что ты поэта шире
И более, чем он, в строю.
Хоть ты решаешь судьбы мира,
А он всего только свою.

Тебе б — в огонь. Ему — уснуть бы,
Чтоб разойтись на миг с огнем.
Затем, что слишком эти судьбы
Каким-то чёртом сбиты в нем.

И то, что для тебя, как небо,
Что над тобой — то у него
Касается воды и хлеба
И есть простое естество.

Хотя б прислал письмо ошибкой
Из дальней дали кто-нибудь.
Хотя бы женщина улыбкой
Меня сумела обмануть, —
Чтоб снова в смуглом, стройном теле
Я видел солнца свет и власть,
Чтоб в мысль высокую оделась
Моя безвыходная страсть.

Малый рост, усы большие,
Волос белый и нечастый.
Генерал любил Россию,
Как предписано начальством.

А еще любил дорогу:
Тройки пляс в глуши просторов.
А еще любил немного
Соль солдатских разговоров.

Шутки тех, кто ляжет утром
Здесь, в Крыму иль на Кавказе.
Устоявшуюся мудрость
В незатейливом рассказе.

Он ведь вырос с ними вместе.
Вместе бегал по баштанам…
Дворянин мелкопоместный,
Сын в отставке капитана.

У отца протекций много,
Только рано умер — жалко.
Генерал пробил дорогу
Только саблей да смекалкой.

Не терпел он светской лени,
Притеснял он интендантов,
Но по части общих мнений
Не имел совсем талантов.

И не знал он всяких всячин
О бесправье и о праве.
Был он тем, кем был назначен, —
Был столпом самодержавья.

Жил, как предки жили прежде,
И гордился тем по праву.
Бил мадьяр при Будапеште,
Бил поляков под Варшавой.

И с французами рубился
В севастопольском угаре…
Знать, по праву он гордился
Верной службой государю.

Шел дождями и ветрами,
Был везде, где было нужно…
Шел он годы… И с годами
Постарел на царской службе.

А когда эмира с ханом
Воевать пошла Россия,
Был он просто стариканом,
Малый рост, усы большие.

Но однажды бывшим в силе
Старым другом был он встречен.
Вместе некогда дружили,
Пили водку перед сечей…

Вместе всё.
Но только скоро
Князь отозван был в Россию,
И пошел, по слухам, в гору,
В люди вышел он большие.

И подумал князь, что нужно
Старику пожить в покое,
И решил по старой дружбе
Все дела его устроить.

Генерала пригласили
В Петербург от марша армий.
Генералу предложили
Службу в корпусе жандармов.

— Хватит вас трепали войны,
Будет с вас судьбы солдатской.
Все же здесь куда спокойней,
Чем под солнцем азиатским.

И ответил строгий старец,
Не выказывая радость:
— Мне доверье государя —
Величайшая награда.

А служить — пусть служба длится
Старой должностью моею…
Я могу еще рубиться,
Ну, а это — не умею.

И пошел паркетом чистым
В азиатские Сахары…
И прослыл бы нигилистом,
Да уж слишком был он старый.

Все это было, было, было:
И этот пар, и эта степь,
И эти взрывы снежной пыли,
И этот иней на кусте.