Наум Коржавин: В наши трудные времена

И эти сани — нет, кибитка, —
И этот волчий след в леске…
И даже… даже эта пытка:
Гадать, чем встретят вдалеке.

И эта радость молодая,
Что все растет… Сама собой…
И лишь фамилия другая
Тогда была. И век другой.

Их было много: всем известных
И не оставивших следа.
И на века безмерно честных,
И честных только лишь тогда.

И вспоминавших время это
Потом, в чинах, на склоне лет:
Снег… Кони… Юность… Море света…
И в сердце угрызений нет.

Отбывших ссылку за пустое
И за серьезные дела,
Но полных светлой чистотою,
Которую давила мгла.

Кому во мраке преисподней
Свободный ум был светлый дан,
Подчас светлее и свободней,
Чем у людей свободных стран.

Их много мчалось этим следом
На волю… (Где есть воля им?)
И я сегодня тоже еду
Путем знакомым и былым.

Путем знакомым, — знаю, знаю, —
Всё узнаю, хоть всё не так,
Хоть нынче станция сквозная,
Где раньше выход был на тракт.

Хотя дымят кругом заводы,
Хотя в огнях ночная мгла,
Хоть вихрем света и свободы
Здесь революция прошла.

Но после войн и революций.
Под все разъевшей темнотой
Мне так же некуда вернуться
С душой открытой и живой.

И мне навек безмерно близки
Равнины, что, как плат, белы, —
Всей мглой истории российской,
Всем блеском искр средь этой мглы.

Вновь, как в детстве,
с утра и на-ноги.
Может, снова
пройдешь ты мимо.
Снова двойками по механике
Отмечаются встречи с любимой.
Вновь мечтанья,
детские самые.
Хоть изжить, что прожил —
невозможно,
Хоть давно близоруки глаза мои
И надежды мои —
осторожны.

Мне без тебя так трудно жить,
А ты — ты дразнишь и тревожишь.
Ты мне не можешь заменить
Весь мир…
А кажется, что можешь.
Есть в мире у меня свое:
Дела, успехи и напасти.
Мне лишь тебя недостает
Для полного людского счастья.
Мне без тебя так трудно жить:
Все — неуютно, все — тревожит…
Ты мир не можешь заменить.
Но ведь и он тебя — не может.

За последнею точкой,
За гранью последнего дня
Все хорошие строчки
Останутся жить без меня.

В них я к людям приду
Рассказать про любовь и мечты,
Про огонь и беду
И про жизнь средь огня и беды.

В книжном шкафе резном
Будет свет мой — живуч и глубок,
Обожженный огнем
И оставшийся нежным цветок.

Пусть для этого света
Я шел среди моря огня,
Пусть мне важно все это,
Но это не все для меня!

Мне важны и стихии,
И слава на все голоса,
И твои дорогие,
Несущие радость глаза.

Чтобы в бурю и ветер
И в жизнь среди моря огня
Знать, что дом есть на свете,
Где угол, пустой без меня.

И что если судьбою
Подкошенный, сгину во рву,
Всё ж внезапною болью
В глазах у тебя оживу.

Не гранитною гранью,
Не строчками в сердце звеня:
Просто вдруг недостанет
Живущего рядом — меня.

Вот говорят: любовь — мечты и розы
И жизни цвет, и трели соловья.
Моя любовь была сугубой прозой,
Бедней, чем остальная жизнь моя.

Но не всегда… О, нет! Какого чёрта!
Я тоже был наивным, молодым.
Влюблялся в женщин, радостных и гордых,
И как себе не верил, — верил им.

Их выделяло смутное свеченье,
Сквозь все притворство виделось оно.
И мне они казались воплощеньем
Того, что в жизни не воплощено.

Но жизнь стесняет рамками своими,
Боится жить без рамок человек.
И уходили все они — с другими.
Чтоб не светясь дожить свой скромный век.

Они, наверно, не могли иначе.
Для многих жизнь не взлёт, а ремесло.
Я не виню их вовсе. И не плачу.
Мне не обидно. — Просто тяжело.

Я не сдавался. Начинал сначала.
Но каждый раз проигрывал свой бой.
И, наконец, любовь моя увяла,
И притворилась грубой и слепой.

Жила, как вcе, и требовала мало.
И не звала, а просто так брала.
И тех же, гордых, тоже побеждала
И только счастья в этом не нашла.

Затем, что не хватало в них свеченья,
Что хоть умри, не грезилось оно,
Что если жить — так бредить воплощеньем
Того, что в жизни не воплощено.