Наум Коржавин - На скосе века

Всю жизнь только этим я жил — в том был крест мой земной.
Был яростно стоек — теперь я растерян и кроток.
Но всё испарилось — что было когда-либо мной,
Светило в паденьях, держало в открытьях и взлётах.

Всё — давний мой бунт и последняя мудрость моя,
А вьюнош традиции верен в своих похожденьях.
Как некогда мы ускользающий смысл бытия,
Он ищет упорно путей к отмыванию денег.

Он — наша свобода. Её воплощенье и бред.
И вот на свободу натравлена ярость народа.
И кто-то решает: «Раз так, значит выбора нет.
Придётся его защищать, защищая свободу».

А я не могу… Тошно, вьюнош, хоть нет уже сил!..
Свободу люблю, хоть как в знанье, в ней много печали.
Мне стыдно. С чего? Ведь не я же тебя породил.
Не мне ты внимал… Что ж я вдруг за тебя отвечаю?

Прости меня, вьюнош, за то, что ты вырос таким.
Коррозии духа способствует времени сырость.
Я всё претерпел, сделал всё, чтоб ты вырос другим.
Прости меня, вьюнош, не вышло — другим ты не вырос.

На склоне лет — сказать по чести,
Милей оседлое житьё.
И я бы рад сидеть на месте,
Да только место не моё.
А где моё — там нынче худо.
Всё тонет, смыслу изменя…
Но я спешу туда отсюда —
Домой, где всем не до меня.

Чудак… Неумеха… Почти что калека —
Я всё же в рубашке родился, наверно:
Три четверти прожил Двадцатого века
И вот уж два года живу в Двадцать первом.

За что мне удача счастливая эта?
Чем я заслужил эту щедрую милость?
Я многих не лучше, кого уже нету,
И многих не хуже… Но так уж случилось.

Кто вспомнит теперь, как хватались мы жадно
За веру в свой путь среди волн океана.
Как ложь нас накрыла волной своей смрадно,
И правдой светила нам фата-моргана.

Как гнались за ней мы в том кружеве грозном,
Боясь упустить, лишь о том и печалясь,
И как нам хотелось хотя бы по звёздам
Постичь, где мы есть, — но и звёзды качались…

Как снасти скрипели, как лопались скрепы,
И как миражи миражами сменялись,
И как всё равно штурмовали мы небо,
А небо сквозь слёзы над нами смеялось.

Но мы — мы не слышали этого смеха,
Лишь кошки на сердце скребли… Но впустую.
Пьянила нас вера в возможность успеха,
Мы неба не видели, небо штурмуя.

Но пёрли, ни грому, ни смеху не внемля,
По сути, понятья о нём не имея.
Лишь рухнув, лишь больно ударясь о землю,
Впервые узрели мы небо над нею.

Мы верили в штурм — гордо, страстно и бурно,
Нам жизнью была эта вера пустая.
Мы власть имитаторов этого штурма
Отвергли — её чистоту соблюдая.

За это карали. Но зря, бесполезно.
Мы веру спасали под гнётом свирепым,
И только свалившись в реальность, как в бездну,
Мы небо открыли и землю под небом.

Открылись земные пределы и меры,
И в эти пределы зажатые страсти.
И в небо высокая, тёплая вера —
Вся прелесть земного нелёгкого счастья.

Открыли мы жизнь… И нас тут же в крушенье
Она завлекла… Словно звёзды споткнулись.
И как-то для всех потеряло значенье
Всё то, к чему мы так непросто вернулись.

Вернулись, но поздно… Хоть с этим едва ли
Смирится душа… А случилось простое:
Пока мы, взорлив, небеса штурмовали,
Под жизнью земной подкосились устои.

И валится всё, всё грозит быть разбитым,
И разум уже не спасает — сдаётся.
А мы? Мы стоим пред разбитым корытом,
И небо над нами уже не смеётся.

Я не знаю — то ль Богом, то ль чёртом хранимы,
Про свободу забыв и спасая свой быт,
Люди жили и в годы крушения Рима,
И при Сталине жили (кто не был убит).

Неизбежность приняв и отбросив печали,
Зная место своё, сук рубя по плечу,
Жили… Варвары с важностью их поучали…
Так и вы проживёте… А я — не хочу…