Всеволод Емелин - Götterdämmerung - cтихи и баллады

Глаза б мои на вас ослепли,
Обида скулы мне свела,
Зато стучат в соседней церкви,
Как по башке, в колокола.

И я спрошу тебя, Спаситель,
Распятый в храме на стене:
“По ком вы в колокол звоните?
Звоните в колокол по мне!”

По мне невеста не заплачет,
Пора кончать эту фигню.
Не знаю — так или иначе,
Но скоро адрес я сменю.

Зарежут пьяные подростки,
Иммунодефицит заест,
И здесь на этом перекрестке
Задавит белый “мерседес”.
По окровавленном асфальте

Размажусь я, красив и юн,
Но вы меня не отпевайте,
Не тычьте свечки на канун.

Без сожаленья, без усилья,
Не взяв за это ни рубля,
Меня своей епитрахилью
Накроет мать-сыра земля.

Кончаю так — идите в жопу,
Владейте улицей моей,
Пооткрывайте здесь найт-шопов,
Секс-шопов, банков и церквей.

Я слова подбирать не стану.
Чтоб до смерти вам кровью сраться.
Я за гибель принцессы Дианы
Проклинаю вас, папарацци!

Что, довольны теперь, уроды?
Натворили делов, ублюдки?
Вы залезли в кровать к народу,
Вы залезли людям под юбки.

Из-за вас, тут и там снующих
И пихающихся локтями,
С ней погиб культурный, непьющий,
Представительный египтянин.

Растрепали вы все, как бабы.
А какого, собственно, черта?
Ну, любила она араба
И инструктора конного спорта.

Не стесняясь светского вида,
Проявляла о бедных жалость,
С умирающими от СПИДа,
То есть с пидорами целовалась.

А еще клеймлю я позором
Не поведших от горя бровью,
Всю семейку этих Виндзоров,
С королевой, бывшей свекровью.

Бывший муж хоть бы раз прослезился,
Хоть бы каплю сронил из глаза.
У меня, когда отчим спился,
Стал похож он на принца Чарльза.

Принц Уэльский нашелся гордый,
Ухмыляется на могиле.
Да в Москве бы с такою мордой
И в метро тебя не пустили!

Повезло же тебе, барану,
Представляю, как ты по пьяни
Эту розу, принцессу Диану,
Осязал своими клешнями.

Нам об этом вашем разврате,
Обо всех вас — козлах безрогих,
Киселев, политобозреватель,
Рассказал в программе “Итоги”.

Киселев был со скорбным взором,
Он печально усы развесил.
У него поучитесь, Виндзоры,
Как горевать по мертвым принцессам.

Если вы позабыли это,
Мы напомнил вам, недоноскам,
Как Марии Антуанетты
Голова скакала по доскам.

О том, что сделал с Карлом Кромвель,
Об Екатеринбургском подвале
Мы напомним, да так напомним,
Чтобы больше не забывали!

Над Берлином рассветает,
Расступается туман.
Из тумана выплывает
Над рекою ресторан.

Там за столиком Хорст Вессель,
Обнявшись с Лили Марлен.
Не поднять ей полных чресел
С его рыцарских колен.

Он с Марленой озорует,
Аж ремни на нем скрипят,
А вокруг сидит, ревнует
Штурмовой его отряд.

Мрачно смотрят исподлобья
И ерошат волоса
С ним повязанные кровью
Ветераны из СА.

На подбор голубоглазы,
Белокуры, словно снег.
Все на смерть готовы разом,
Их двенадцать человек.

Что, Хорст Вессель, ты не весел?
Что, Хорст Вессель, ты не смел?
Ты не пишешь больше песен,
Ты, как лед, остекленел.

Как пригрел эту паскуду,
На борьбу не стало сил.
Эта фройляйн явно юде,
Большевик ее любил.

Любит вас, поэтов, Лиля,
Был поэт тот большевик,
Настоящая фамилья
Не Марлен у ней, а Брик.

Шляпки модные носила,
Шоколад “Рот Фронт» жрала,
Раньше с красным все ходила,
Счас с коричневым пошла.

Дураки вы, Хорст, с ним оба,
То любя, то не любя.
Довела его до гроба,
Доконает и тебя.

Приглядись ты к этим лицам,
Ужаснись еврейских морд,
Пожалей ты свой арийский,
Драгоценный генофонд.

Ишь нашел себе забаву,
Встретил в жизни идеал,
Променял ты нас на фрау,
Нас на бабу променял!

За спиной такие речи
Слышит грозный командир,
И обняв рукой за плечи,
Он Лили с колен ссадил.