Всеволод Емелин - Götterdämmerung - cтихи и баллады

Скакала по паркету,
Взлетала к потолку.
Теперь до туалета
Едва доволоку.

Ах, доктор, доктор, доктор,
Доктор дорогой,
Посмотрите, доктор,
Что у меня с рукой.

Как дрались эти руки
И как ласкали грудь.
Теперь простые брюки
Не в силах застегнуть…

Скакала по паркету,
Взлетала к потолку.
Теперь до туалета
Едва доволоку.

Есть же повод расстроиться
И напиться ей-ей.
По моей Метростроевской,
Да уже не моей

Я иду растревоженный,
Бесконечно скорбя.
По-еврейски Остоженкой
Обозвали тебя.

Где ты, малая родина?
Где цветы, где трава?
Что встает за уродина
Над бассейном “Москва”?

Был он морем нам маленьким,
Как священный Байкал.
Там впервые в купальнике
Я тебя увидал.

Увидал я такое там
Сзади и впереди,
Что любовь тяжким молотом
Застучала в груди.

Где дорожки для плаванья?
Вышка где для прыжков?
Где любовь эта славная?
Отвечай мне, Лужков.

Так Москву изувечили
Москвичи, вашу мать,
Чтоб начальству со свечками
Было где постоять.

Где успехи спортивные?
Оборона и труд?
Голосами противными
Там монахи поют.

Я креплюсь, чтоб не вырвало,
Только вспомню — тошнит,
Немосковский их выговор,
Идиотский их вид.

Что за мать породила их?
Развелись там и тут,
Всюду машут кадилами,
Бородами трясут.

За упокой да за здравие,
Хоть святых выноси!
Расцвело православие
На великой Руси.

На дальнем московском объекте,
Где краны, забор да сортир,
Средь бела дня, верьте-не верьте,
Однажды пропал бригадир.

Случиться такому ведь надо.
Он был полон сил и здоров.
Угрюмо молчала бригада.
Мелькали фуражки ментов.

Вполголоса шли разговоры.
С утра еще был он живой.
Растерянный доктор со “скорой”
Седою качал головой.

Фундамент огромного зданья,
Железные бабки копров.
Сбирал лейтенант показанья,
На стройке искал фраеров.

Володька, с КамАЗа водитель,
Сказал: “Здесь концов не найдешь…”
И масляной ветошью вытер
Блестящий бульдозера нож.

Слезами глаза мои пухнут.
Он был как отец нам и брат,
Ходил в лакированных туфлях,
Под мышкой носил дипломат.

Отправил однажды бульдозер
Халтурить, подделав наряд,
Налил всей бригаде по дозе,
А деньги сложил в дипломат.

И вот получил он награду,
Не знаю, как вышло уж так —
Зачем не делился с бригадой?
Почто обижал работяг?

Солдаты для следственной группы
Лопатили тонны земли,
Искали останки от трупа
Да так ничего не нашли.

Нашли они следственной группе,
Где сваи из грунта торчат,
Один лакированный туфель
Да черный портфель-дипломат.

А Леха, Володькин брательник,
Прошедший Сургут, Самотлор,
Он ватник накинул на тельник,
Сказал, закурив “Беломор”:

“Начальник, молчи об народе.
Тебе ль за народ говорить?
Народ, как в семнадцатом годе,
Сумеет себя защитить!”

…На дальнем московском объекте,
Где ямы, бетон да тоска,
На память безвременной смерти
Заделана в цоколь доска.

Уж не придет весна, я знаю.
Навеки осень надо мной.
И даже улица родная
Совсем мне стала не родной.

Среди моих пятиэтажек,
Где я прожил недолгий век,
Стоят мудилы в камуфляже
И сторожат какой-то Ваnk.

Как поздней осенью поганки,
Мелькают шляпками в траве,
Повырастали эти банки
По затаившейся Москве.

Сбылися планы Тель-Авива.
Мы пережили тяжкий шок.
И где была палатка “Пиво”,
Там вырос магазин “Night Shор”.

И пусть теснятся на витрине
Различных водок до фига
Мне водка в этом магазине
В любое время дорога.

Смотрю в блестящие витрины
На этикетки, ярлычки.
Сильнее, чем от атропина,
Мои расширены зрачки.