Всеволод Емелин - Götterdämmerung - cтихи и баллады

Упирался, как меня тащили,
Грыз зубами клетку на окне,
Только ни один правозащитник
В этот час не вспомнил обо мне.

Был засунут в клетку, как в зверинец,
Я такой же, в общем, как и все —
Не чечен, не турок-месхетинец —
За меня не вступится ПАСЭ.

Много раз дубинкой был ударен,
Под слова угроз и хруст костей,
Но так как не крымский я татарин,
Не попал я в сводку новостей.

Истрепали по дороге нервы,
Поломали плечевую кость,
Что-то я не вижу Аллу Гербер —
Это ж натуральный Холокост.

Пожалей меня, Елена Боннэр,
Пусть совсем не твой я контингент,
Но мне тоже очень, очень больно,
Когда бьет меня дубинкой мент.

Я избит, ограблен и обдурен,
След насилья ниже поясницы,
Где же ты, священник Глеб Якунин?
Где же вы, врачи, что без границы?

Я банальный русский алкоголик,
С каланчи высокой наплевал
На меня, мычащего от боли,
Знаменитый фонд “Мемориал”.

Не баптист я, не пятидесятник,
Не иеговист, не иудей.
Я один из этих непонятных
Русских, всем мешающих людей.

От рожденья перед всеми грешен,
Не сектант, не гомосексуал,
Никогда “Эмнести Интернэшнл”
Обо мне вопрос не поднимал.

Ох, как трудно в обществе российском
Быть не представителем меньшинств!
С паспортом с московскою пропиской,
Кто ж еще я, если не фашист?

Отняли последнюю заначку,
Напоследок выдали пинка.
Выйду за ворота и заплачу —
Как жизнь большинства ты нелегка.

Так долго вместе прожили, что вновь…
И ни хуя, по-прежнему любовь.

Не от спиртного лишней дозы,
Не блеск моделей от кутюр,
Глаза мне застилают слезы
От вида денежных купюр.

Людьми и Господом обижен,
Раздавлен жизни сапогом,
Я их ужасно редко вижу,
Но это, братцы, о другом.

Не посещал я Третьяковку
Или музей мадридский Прадо,
Я на пятерки, трехрублевки
Смотрел — и лучше мне не надо.

Когда-то молодой бездельник
Я был стихами поражен:
“Уберите Ленина с денег,
Он для сердца и для знамен”.

Промчались дни, как бурный Терек,
Другая царствует идея,
И Ленина убрали с денег,
Грозят убрать из мавзолея.

А раньше-то не то Есенин,
Не то Маяковский писал: “Село солнце.
Двое в комнате — я и Ленин,
Своим профилем на красном червонце”.

И надо пропить его, да что-то мешает.
Я не в силах встать, разогнуть колени:
“Скажите, Ленин, отчего организм ветшает?”
“Ревизионизм!”, — отвечает Ленин.

Но вот социализм со сцены
Сошел под бурные овации,
И сразу изменились цены,
А вслед за ними и ассигнации.

И в этом вот стихотворении
Я хочу рассказать всем живущим завтра
О новых деньгах не как средстве обмена
и накопления,
А в ракурсе реди-мейла и артефакта.

Десятка — здесь запечатлели
Плотину Красноярской ГЭС
На радость рыжему злодею
И его РАО СПС.

Полсотни — виды Петербурга,
Ростральные колонны, биржа.
Хоть ерундовая купюра,
Но и ее все реже вижу.

Вот сто рублей — в полете смелом
Над рядом греческих колонн
С неэрегированным членом
Квадригой правит Аполлон.

Не зря изобразили гады
На ста рублях тот нестояк,
Поскольку был под колоннадой
Московских пидоров сходняк.

Полтыщи — на клочке бумаги
Во всей красе изображен
Известный Соловецкий лагерь
Особого режима (СЛОН).

На тыще — мрачная фигура
С мечом, щитом и бородой —
Князь Ярослав по кличке Мудрый
Стоит над волжскою водой.

Мне тыщу выдали в зарплату,
Ее мне хватит ненадолго,
Окраскою зеленоватой
Она напоминает доллар.

На долларах хоть президентов
Сосредоточенные лица,
Поговорить там есть хоть с кем-то,
Да я не знаю по-английски.

А на рублях теперь рисуют
Картиночки родного края.
Не говорить же со статуей,
Она совершенно неживая.

Рубли мучительно терзают
Мои расстроенные нервы —
Я недоволен их дизайном,
Наверно, хуже только евро…

Попросили лишь хлеба мы
У Великобритании.
Полный весь микросхемами
Они камень нам дали.