Всеволод Емелин - Götterdämmerung - cтихи и баллады

“Коммунизм — это Советская власть
Плюс электрификация всей страны” — учил
Владимир Ильич еще.
Но тут вдруг встал господин Чубайс
И пообещал отключить электричество.

Помню, напротив Кремлевских стен
С восхищением и надеждой смотрели мы,
безусыми пацанами,
На выложенный из лампочек этот
бессмертный трехчлен
Под сенью дымящих труб, над Москвы-реки
голубыми волнами.

а=б+с, как писали в школе, в тетрадь,
Но пошло все иначе, чем предполагали мы.
Начали с суммы эту великую формулу
разрушать,
А теперь дотянулись руки и до слагаемых.

“Что сказать вам о жизни?”
Да пошла бы она в пизду!
В ней всегда происходит не то, что надо.
Первым делом, заместо коммунизма,
Обещанного в 1980 году,
Нам устроили дефективную Московскую
олимпиаду.

В общем, судьба моего поколения
не задалась.
Остается только пойти да опять нажраться.
В 91-м у нас отобрали Советскую власть,
А теперь, похоже, настал пиздец
и электрификации.

P.S. Я сегодня ходил в “Мосэнергосбыт”.
Там сидит бюрократ на бюрократе,
Завели кабинеты, каждый мордаст и сыт,
А меня, с договором, послали к едреней
матери!

Не сажайте москвичек
Вы в машины, кавказцы.
Они ножиком тычут
Прямо в самые яйца.

Короче, джигит,
Если дорог свой хер,
Не подвози ты
Московских мегер.

Вот стоит, голосует
Завлекает кавказца,
Может с жилистым хуем
Он навеки расстаться.

Пусть красив ее образ
Безо всяких прикрас,
Но не жми ты на тормоз,
А дави ты на газ.

Если ты остановишься
И ее подберешь,
За твое, за сокровище,
Я не дам медный грош.

По задумчивой улочке
Ты ее повезешь.
Она тихо из сумочки
Достает хлебный нож.

Проплывает столица
Казино, суши-бар…
Тут она изловчится
И наносит удар.

Кровь горячая вспенится,
Брызнет, словно фонтан.
Да, сильна зависть к пенису
Как писал Жак Лакан.

Каково умирать-то,
Вымыв кровью салон,
Под проклятое радио,
Под хрипящий “Шансон”.

Коль хотите вы личной
Жизнью жить половой,
Не сажайте москвичек
В тачку, рядом с собой.

Пусть никто их не возит
Ни в кино, ни на блядки.
Пусть стоят и морозят
Своих маток придатки.

Пусть стоят у обочины,
Жалко машут рукой.
И пусть ножик заточенный
Зря таскают с собой.

Чтоб одно им осталось —
Лезть в набитый троллейбус.
Пусть завидуют фаллосу,
Но не сметь его резать!

Я пишу это в книжку,
Стоя на тротуаре,
Где катают детишки
Подозрительный шарик.

Что же вы, демократы,
Геев не защитили?
Их к Неизвестного солдата
Не пустили к могиле.

В то время, как жизнь он отдал,
Неизвестный солдат,
Чтобы в Москве мог свободно
Проходить гей-парад.

Гомофобы сказали геям:
— Мосдума вам не Рейхстаг.
К подножию Мавзолея
Мы бросим ваш радужный флаг!

Осталась на сердце горечь,
Как от дрянного вина.
Что ж молчит депутат Бунимович?
Он же друг Кузьмина.

Не привлекли вниманья.
Не подняли вопросов.
Отдали на поруганье
Ордам хоругвеносцев.

А им, чем судиться с Гельманом
Над иконной доской,
Веселее гоняться за геями
По субботней Тверской.

В мозги приходит сразу
Очень большая охота
Переиначить фразу
Из старого анекдота:

Пуще зенницы ока,
Брата родного сильнее
В России, где жизнь так жестока,
Берегите евреи геев!

Я вообще-то тоже поэт
И частенько впроголодь кушаю.
Не затем плачу я за свет,
Чтоб давали премии Кушнеру.

На Тверской, где шумно и красиво,
Где стоит Центральный телеграф,
Выпив-то всего бутылку пива,
Я подвергся нарушенью прав.

Был двумя ментами с автоматом
Схвачен и посажен в воронок,
И хоть был ни чем не виноватым,
Доказать я ничего не смог.