Олег Скользящий - Непредумышленное

Город лежит в паутине дорожных трещин, пойман туманом, сетью мобильной связи.
Городу снятся простые волшебные вещи, он и не помнит, красив или безобразен.
Город лелеет нас на своих ладонях — белых на черном клавишах, поле шахмат,
В городе наши судьбы слились в погоне, истину схватишь — поранит осиным жалом.
Кончилась сказка. Забыты стихи заклинаний. Выплачены долги на итог вперед,
Мы отыграли партию с чудесами. Наши чары в крови — словно черный горячий йод.
Магия смерти страшнее. Мрачные лица, вспышки, сирены, парни в стерильных перчатках.
Игра началась, и на тонких твоих ресницах мелкая россыпь пороха для отпечатков.
Наша судьба перечерчена желтыми лентами, километрами времени, теменью сонных улиц,
Светом прожекторов, чьей-то судьбой и смертью, запахом пороха, ласковым свистом пули…
Ветер щекочет крыльями. Скоро лето. Мы научились гадать на телах спокойно,
Научились спокойно не получать ответов, предчувствуя риск испариной на ладонях.
Наш кукловод многолик, острослов, искусен, дергает нити судьбы от Е2-Е4.
Наши игры в Закон, конечно, ему по вкусу. Он немного нездешний. Даже не в этом мире.
Дым сигарет, бессонница, головоломка. Два пистолета, пулям поставлен счетчик,
Нашей охоты открылся сезон, и ломко запах добычи врезается в позвоночник.
Жизнь, и азарт, и погоня за смертью — едины. Вечные, зрячие, только слегка безнадежные,
В этом пространстве — городе нелюдимом, лечимся от одиночества кожей на коже…
Дремлет на полке чужая волшебная палочка. Идем на охоту с первыми фонарями,
Слетаются к солнцу последние желтые бабочки, чернильное небо с матовыми огнями
Кутает город, уставший от суматохи. Городу снится мир волшебства и магов.
Только для нас — свободных и одиноких, это пряничный домик. Рукопись на бумаге.

Для нас с тобой мир разлинеен строчками, тугими струнами, дугами меридиан,
Монохромен и липок сетью своей паучьей, измеряется иной системой координат.
Ты играй, пусть играется — музыка, одичание, салочки с истиной, ложные имена,
Ты не думай, здесь еще не такое случается, не успеешь заметить, что дожили допьяна,
Что баюкаем смерть чужую в своих ладонях, на семи ветрах, и она засыпает, устало щурится,
Мы живем с тобой в свободной своей погоне, связаны общей любовью и общей дуростью,
Наше утро неровно разрезано желтыми лентами, нам выбрасывать руны, гадать на кофейной гуще,
О чем-то, что пропили, продали за измену, отделавшись легким испугом и телом в роще…
Гадать по ладоням, исследовать элементы, раскладывать карты компьютерных диаграмм,
Скручивать буквой закона спиральные ленты — цепи судьбы, перерезанные пополам.
В том мире было проще. Он был знакомым. Руны и карты разбрасывать на снегу,
Скармливать сказку черным ручным драконам; ждать, что принцесса напорется на иглу,
Ивовой веткой магию делать былью. В кровь превращать вино, ворожить миры,
Долго отращивать хрупкие птичьи крылья, веря, что мы крылаты, остры, мудры,
Веря, что нам под силу любое чудо, что нами не правит судьбоносное колесо,
Не зная, что нас уже никогда не будет притягивать мир, похожий на детский сон,
Ушли — и забылось, стали вдруг слишком взрослыми, асфальт под ногами — шахматная доска,
Ночи в дозоре, кофе глотать со звездами, сигаретным пеплом дробить пустоту в висках,
Утро встречать поцелуем, не ждать покоя, верить в себя, и, ища новый стимул к действию,
Заключить, наконец, перемирие с судьбой. И в который раз отпраздновать равноденствие…

А она говорит мне: «Милый, как я устала…»
А она все твердит мне: «Брат мой, как все достало!»
«Какие вокруг ужасные эти люди,
Их совсем не заботят другие, чужие судьбы!»
Она говорит: «День выдался нехорошим,
С соседкой ругались, под кресло надула кошка,
Опять в универе препод мне глазки строит!»
Я говорю ей: «Это того не стоит,
Соседка разводится, кошка с утра не ела,
Зачет автоматом, плевое это дело…»
— И сессия скоро… — Сдадим, помогу, не парься, —
И сжимаю в руке тепло ее тонких пальцев.
Она говорит: — «Погода ужасно мерзкая,
И водила маршрутки ответил мне слишком резко!
И не получается то, чего я хотела!
Что с тобой, милый, я чем-то тебя задела?»
А я говорю ей: «Мне холодно отчего-то,
Словно во мне давно умирает что-то,
И день за окном какой-то уж слишком серый,
И любимые люди — словно бы лицемеры,
И давит в груди, будто смертельно болен…»
Она говорит мне: «И чем же ты недоволен?
Милый, смотри, как город вокруг чудесен!
Улыбнись, мой друг, чего это ты невесел?
Знаешь, братец, у всех же свои проблемы!
Друг мой, мы начинали не с этой темы!»
…Она все еще говорит, я ее не слышу.
Она для меня становится дальше, тише,
И холод зимы между нами уже не тает…
«Я же рядом, милый. Чего ж тебе не хватает?»
Я рядом иду, гляжу под ноги, на дорогу.
Не могу объяснить, но чувствую… одиноко.
Не могу сказать, как устал дарить без отдачи.
Простая истина: «мальчики ведь не плачут!»
У мальчиков все хорошо, все разумно, сложно.
Это девочки хрупкие… девочкам это можно.
Только хочется почему-то стать вусмерть пьяным.
Или услышать в мобильнике голос мамы.
Стать очень маленьким, где-то в тепле укрыться,
Не видеть как проплывают чужие лица,
Не нести на себе ответственность отношений.
Не брать на себя этих сложных крутых решений.
Поверить себе, что все будет не так уж плохо,
Что можно еще пожить до другого вдоха…
Я это переживу, но внутри, как раньше.
Она для меня становится тише, дальше…
Она для меня почти что уже чужая.
Я ее не виню. Нытье ее раздражает.
Особенно от меня, я же вроде сильный…
А я рядом иду и молю, чтобы отпустило.
Сколько выдержу? Не уверен. Ответ неясен.
В этих сложностях бытия каждый нерв повязан.
Мне бы выдержать до строки, до конца абзаца…
Чтобы выпустить из руки холод тонких пальцев.