— Я не помню, когда началась вражда, этот вечный тяжелый бой.
Я не знаю, зачем я бегу, дрожа, и мне вслед — колокольный бой.
Зачем я тебе — такой несвободный, слишком живой, земной?
И если в тебе костер Преисподней, к чему воевать со мной?
— Костры горят при твоем терроре, во мне же — вечные льды.
Я ласков и тих, как спокойное море, в котором давно нет воды.
И Преисподняя больше не мыслит смотреть на меня в упор,
Поскольку я вижу ее навылет, навыдох, наперекор.
Ты мой образец, живая вакцина — кожа, дыхание, пульс.
В моей системе плюс на минус — как правило, выйдет плюс.
— Но, бабушка, зачем тебе эти когти, к чему веревка и нож?
Зачем в эту темную полночь, враг, ты к лесу меня ведешь?
— Когда в тебе отгорают костры, во мне остается дым…
Я лишь отучу тебя от игры оставаться почти живым.
Раз вышел таким из строки писак, то правкой займемся сами…
— Зачем на лице твоем маска, мой враг? Что у тебя с глазами?
— Глаза — лишь вместилище темноты, кого хочешь с ума сведут.
Их не разъедает табачный дым, слезы мерзнут в моем свету.
Мои руки не помнят, что значит боль, чтобы ее причинять.
Я не знаю, зачем нужен этот бой, я забыл, к чему это знать.
Я не вижу границ между светом и тьмой, между добром и злом.
Тяжело быть второй параллельной прямой, пойманной на излом.
Я связан тобой, за тобой в бегах, и горечь у горла комом…
— Ты ненавидишь меня, мой враг? мы же едва знакомы…
— А ты потерпи еще пару фраз, пока не затянут жгут…
Неотложка приедет как раз сейчас, хотя больше ее не ждут.
Пора расставить все запятые, все точки от пуль дымят…
Одни между нами спирали витые [1] одна ДНК
, заклятый мой вечный брат.
— Ты же знаешь, я ведь проснусь потом, к пожару земной зари.
И никто никогда не узнает о том, что ты — у меня внутри.
Что твоими глазами я вижу мир, и чувствую космос дней.
Что ты — мой единственный ориентир, таящийся в глубине.
И как я устал воевать с тобой, убивая тебя в себе,
Девятый раз колокольный бой, грохочущий в голове…
Не страшно быть одержимым адом, страшнее быть одному.
Может, под этим пожаром заката я все же тебя пойму.
А пока — опять вдвоем через чащу, хотя горючее на нуле,
Мой нерожденный, ненастоящий, несуществующий на Земле.
Представь, что мы в темноте наощупь, спина к спине
Мы Не
боимся, живем, ощущаем себя ломающимися вовне,
Нас нет.
Нас скручивает в узлы, перегибает, швыряет в стон
На восемь чужих сторон
Света. Мы — календарь, и планеты диск у ног неприлично мал.
Мы образуем
Свастику Локапал.
Ты сочетаешь запад и юг, внутри у тебя горит, ты — Огонь.
Агни, подставь ладонь.
Ты — жар, пожиратель жертв, погребальный костер, свеча
И любой очаг.
Помощник лекаря и палача, ухмылки свои вплавляешь в сетчатку
Печатями сургуча.
Искры кожи по коже, толчками огонь твой выбивает грудной комок
Сквозь кровоток.
Искра безумия, жажды и боли, любовь и жестокость, соблазн и порок
Только один глоток.
Ты пахнешь животным расплавленным жаром, плотью паленой, вином,
Воском и молоком.
Ты чудовищно ласков и нежно жесток со всеми, к кому ты влеком
И с кем ты знаком.
И холодно, холодно, лихорадит, так не хватает тебе простого тепла,
Лишь зола и смола.
И тесно, так тесно в клетке грудной, биться, сжигая всех, не желая зла.
И мысли в узлах.
И жирным пеплом, кляксами сажи очередного выжженного тобой моста
Пятнается береста…
На ней, извиваясь, танцуют тени от свастики мира — ломаного креста.
И строчки лижутся, извиваясь, катаясь в золе, по углям, в каждом словечке,
Как леопарды в течке…
И близится вечер…
Бесстыдная искренность слов бросает тебя из аскетизма в беспечность,
От страсти до боли, от радости к смерти, из порядка в случайность.
Ты — вечно третья крайность.
Тебя упрекают в жестокости к ближним, но ближних нет — на всех один ритуал,
Ведь ты — театрал.
И все они — на ладонях, все те, кого когда-либо помнил, любил, избегал и прощал…
Твой жизненный опыт, раскрытый потенциал
На изломе Свастики Локапал.
Я же — дело другое, я Ветер, меня не волнуют люди и небеса,
Одни чудеса.
Но когда я мечусь, то горе тому, кто смело поднимет ко мне глаза
И подставит мне паруса.
Ваю, шестая сила Трехмирья, сметающий всех на пути, остужающий вены.
Тот, кто дышит Вселенной.
Меня не удержат ни сети, ни стены, гоню океанскую белую пену
По водным ступеням.
Наша смена
Сегодня закончится ровно в десятую долю марта,
Между нашими позвонками
Терция или кварта…
Мы с тобой всегда в той игре, которая стоит свеч.
Я умею тебя погасить и разжечь.
И развлечь.
Зная одну на двоих истину, до безрассудства простую —
Локапалам мечтать вхолостую.
Это знают и те, кто будет стоять после нас, вот так — так же изломанно-прямо —
Кто сменит наш пост у этих ворот — Сома и Яма,
Сурья, Кубера, Индра, Варуна-водоворот.
Нас не волнует, кто будет после держать этот крест, этот всеобъемлющий ареал —
Эту Свастику Локапал.
Этот «круг почета», с востока сквозь юг, слева направо, полный живой размах —
«Хорошо, и хорошо весьма!» [2] Имеется в виду: «Первые два слога — «свасти» — на благородном языке означали утверждение «хорошо есть!», а окончание «ка» (будучи одновременно и первой буквой благородного алфавита) усиливало общее значение, как бы подводя итог, «и хорошо весьма!» (с) Олди
Пока есть силы дуть и гореть, и жить, совершая древнейший земной обряд
В сторону «шах и мат».
А может мы вместе просто — сошли с ума?..