Олег Скользящий - Непредумышленное

Стук капели — как дробью в болящий висок,
Запах свежий земли, как разрытых могил,
Я не знаю таких, кто меня не любил,
Но любовь из меня выжимают, как сок.
Она скоро придет — она где-то вдали,
Она жаркая, как чаровница греха,
Она снова танцует в песчаной пыли,
И ее не воспеть в непорочных стихах.
Золотая блондинка, корица в глазах,
Тополиного пуха нежнее она,
Татуирует солнце ее на телах,
И становится теплой морская волна.
Ночь, студенты, гитара, влюбленная прыть…
Ее Летом зовут. Я хочу ею быть…

Душит жар, не хватает воды и дождя,
Словно ведьму, отправили тлеть на костер,
Словно призрак пустыни свой плащ распростер,
И мечусь, как в бреду, будто гриппом больна…
Слышу шаг ее легкий, и жду, не дыша,
Она рыжая, в мелких веснушках лицо,
Палых листьев пласты под ногами шуршат,
Мята ветра свежее любых леденцов.
Она пахнет грибами, смолой и хвоей,
Рюкзаками, тетрадями, первым звонком,
Плечи кутает в дождь и пророчит покой,
И в общаге с балкона дымит табаком.
Равноденствие, солнцу придется остыть…
Осень — имя ее. Я хочу ею быть…

Терпкость листьев опавших пьянит, как вино,
Словно мир превратился в огромный бардак,
Лужи, слякоть, и если продолжится так,
То опять обостренья, заложенный нос…
Она тихо идет, никуда не спеша,
Ее кудри белы и в глазах стылый лед,
Отдается неслышно ее легкий шаг,
Каждый знает, когда она произойдет.
Она шепотом слов убаюкает мир,
Она белая мама медведей, сурков,
Загоняет людей по приютам квартир,
Зажигает звезду, подгоняет волхвов.
Ее можно принять и нельзя объяснить…
Называют Зимой. Я хочу ею быть…

Он опять зажигает свет во всем доме сразу,
Борется с дрожью, курит по пачке в сутки.
Она надвигается — липкая, как зараза,
Она наполняет каждую мысль и фразу,
Когда сумерки гасят свет, ему снова жутко.
Нечем дышать — опять наступает вечер.
Он давно не выходит после восьми наружу,
Потому что страх ложится ему на плечи,
Страх ломает его, деформирует и калечит,
До тошноты пространство его кружит.
Психологи говорят, это все — нервы,
Тишина давит в уши, пьет из него силы.
Он глотает таблетки, расходует все резервы,
Он в очереди героев идет первым,
Чтоб хотя бы сегодня фобия отпустила.
Гаснут лампочки — он добьется своей цели.
Кровь под кожей стынет коркой живой магмы,
Темнота заплывает в окна, сочится в щели,
Темнота его травит едким густым хмелем,
Душит холодным комом под диафрагмой.
Темнота собирает по полкам ингредиенты,
За бесценок связные мысли его потратив,
Целует в спину твердым стволом «беретты»,
Наизнанку выворачивает предметы,
Тянет костлявые руки из-под кровати.
Он боится дышать, оставаясь к лицу с теми,
Кто сжимают его, держат тугой хваткой,
Когда мрак нефтяной сгущает свои тени,
Темнота взрывается всполохами видений,
Выгорает цветными узорами на сетчатке.
Из углов начинают сочится огней стайки,
Вокруг искаженные мукой и злом лица,
Безумие крутит в мозгу миражей гайки,
И где-то в болоте сознания плачет чайка
Отрывистым горьким смехом самоубийцы.
Он вжимается в стену спиной тяжело, липко,
Бьется во власти скручивающих дисморфий,
Не отличая подлинность от фальшивки…
Трафареты вещей — формочки для отливки.
Он кусает губы и, не мигая, смотрит…
Темнота к нему ластится, жуткая как паук,
Впрыскивает под кожу густой клей,
Он с большим трудом держится начеку,
Ведь страх рисует фарами по потолку
Ряд виселиц вместо уличных фонарей.
Темнота постепенно ворует его дыхание,
Берет над ним власть эта черная злая сила,
Он же знает, что давно уже без сознания,
А она наблюдает немигающими глазами,
Он почти мечтает — только бы отпустило!..
Оставив внутри на сердце ожог саднящий,
Темнота из его дыхания вьет сольфеджио,
Краем глаза ловя сонмы теней скользящих
Ощущает себя внезапно живым, сидящим
В кругу полуразрушенного стоунхеджа.
Потому что за стеклами всего на один оттенок
Небо светлее, чем было на вечность раньше,
Тени спешно уходят, сворачивают арену,
И снова вокруг лишь пол, потолок и стены,
Он дышит взахлеб, не зная, что делать дальше.
Умываясь, прорываясь сквозь сумрак серый,
Возвращаясь в реальность, опаздывает на работу…
Психологам больше не будет вообще верить,
Каждый сам побеждает в бою своего зверя.
Только он вот по-прежнему мается отчего-то…
Нервы, бывает, стыдно дрожать цыпленком,
Убеждает себя, страх отогнать пытаясь…
Он давно уже не помнил себя ребенком.
Лишь глаза двойника живой нефтяной пленкой
Наблюдают за ним из зеркала, улыбаясь.