Андрей Вознесенский - Выпусти птицу!

Это росло у Бориса и Глеба
в хохоте нэпа и чебурек.
Во поле хлеба – чуточку неба.
Небом единым жив человек.

В них витражей голубые зазубрины
с чисто готической тягою вверх.
Поле любимо – но небо возлюблено.
Небом единым жив человек.

В век ширпотреба нет его, неба.
Доля художников хуже калек.
Давать им сребреники нелепо –
небом единым жив человек.

Как занесло васильковое семя
на Елисейские на поля?
Как заплетали венок Вы на темя
Гранд Опера, Гранд Опера!

В небе коровы парят и ундины.
Зонтик возьми, выходя на проспект.
Родины разны –
        небо едино.
Небом единым жив человек.

Ваши холсты из фашистского бреда
за Пиренеи несли через снег.
Свернуто в трубку запретное небо,
но только небом жив человек.

Не протрубили трубы господни
над катастрофою мировой –
в трубочку свернутые полотна
воют архангельскою трубой!..

Кто целовал твое поле, Россия,
пока не выступят
        васильки?
Твои сорняки всемирно красивы,
хоть экспортируй их, сорняки.

С поезда выйдешь – как окликают!
По полю дрожь.
Поле пришпорено васильками,
как ни уходишь – все не уйдешь…

Вечером выйдешь – будто захварываешь,
во поле углические зрачки.
Ах, Марк Захарович, Марк Захарович,
все васильки, все васильки…

Не Иегова, не Иисусе,
ах, Марк Захарович, нарисуйте
непобедимо синий завет –
Небом Единым Жив Человек.

Не придумано истинней мига,
чем раскрытые наугад –
недочитанные, как книга, –
разметавшись, любовники спят.

Вас встретят лаем собачка белая,
и расположенные на холме
две рощи – правая,
          а позже левая –
повторят лай про себя во мгле.

Два эха в рощах живут раздельные,
как будто в стереоколонках
             двух.
Все, что ты сделаешь,
          что я наделаю, –
они разносят по свету вслух.

А в доме эхо уронит чашку,
ложное эхо предложит чай,
ложное эхо оставит на ночь,
когда ей надо бы закричать:

«Не возвращайся ко мне, возлюбленный.
Мы были раньше. Меня здесь нет,
две изумительные изюминки
хоть и расправятся тебе в ответ…»

А завтра вечером, на поезд следуя,
вы в речку выбросите ключи.

И роща правая, и роща левая
вам вашим голосом прокричит:

«Не оставляйте своих возлюбленных!
Былых возлюбленных на свете нет…»

Но вы не выслушаете совет.

Что с тобой, крашеная, послушай?
Модная прима с прядью плакучей,
бросишь купюру –
         выпустишь птицу.
Так что прыщами пошла продавщица.

Деньги на ветер, синь шебутная!
Как щебетала в клетке из тиса
та аметистовая
        четвертная –
«Выпусти птицу!»

Ты оскорбляешь труд птицелова,
месячный заработок свой горький
и «Геометрию» Киселева,
ставшую рыночною оберткой.

Птица тебя не поймет и не вспомнит,
люд сматерится,
будет обед твой – булочка в полдник,
ты понимаешь? Выпусти птицу!

Птице пора за моря вероломные,
пусты лимонные филармонии,
Пусть не себя –
        из неволи и сытости
выпусти, выпусти…

Не понимаю, но обожаю
бабскую выходку на базаре.
«Ты дефективная, что ли, деваха?
Дура – де-юре, чудо – де-факто!»

Как ты ждала ее, красотулю!
Вымыла и горнице половицы.
Ах, не латунную, а золотую!..
Не залетела. Выпусти птицу!

Мы третьи сутки с тобою в раздоре,
чтоб разрядиться,
выпусти сладкую пленницу горя,
выпусти птицу!

В руки синица – скучная сказка,
в небо синицу!
Дело отлова – доля мужская,
женская доля – выпустить птицу…

…Наманикюренная десница,
словно крыло самолетное снизу,
в огненных знаках
        над рынком струится,
выпустив птицу.

Да и была ль она, вестница чу́дная?..
Вспыхнет на шляпе вместо гостинца,
пятнышко едкое и жемчужное –
память о птице.