Андрей Вознесенский - Выпусти птицу!

Она у плахи.
Стоит в ночи.
. . . . . . . .
И руки о рубахи
Отерли палачи.

Узорчатым башням в тумане не плыть.
Ни солнцу, ни пашням, ни соснам – не быть!

Ни белым, ни синим – не быть, не бывать,
И выйдет насильник губить-убивать.

И женщины будут в оврагах рожать,
И кони без всадников – мчаться и ржать.

Сквозь белый фундамент трава прорастет.
И мрак, словно мамонт, на землю сойдет.

Растерзанным бабам на площади выть.
Ни белым, ни синим, ни прочим – не быть!
Ни в снах, ни воочию – нигде, никогда…
Врете,
   сволочи,
Будут города!

Над ширью вселенской
В лесах золотых
Я,
Вознесенский,
Воздвигну их!

Я – парень с Калужской,
Я явно не промах.
В фуфайке колючей,
С хрустящим дипломом.
Я той же артели,
Что семь мастеров.
Бушуйте в артериях,
Двадцать веков!
Я тысячерукий –
        руками вашими,
Я тысячеокий –
        очами вашими.
Я осуществляю в стекле и металле,
О чем вы мечтали,
         о чем – не мечтали…
Я со скамьи студенческой
Мечтаю, чтобы здания
Ракетой
стоступенчатой
Взвивались в мирозданье!
И завтра ночью тряскою
В 0,45
Я еду Братскую
Осуществлять!..

…А вслед мне из ночи
Окон и бойниц
Уставились очи
Безглазых глазниц.

Вступаю в поэму, как в новую пору вступают.
Работают поршни,
        соседи в ремнях засыпают.
Ночной папироской
         летят телецентры за Муром.
Есть много вопросов.
        Давай с тобой, Время,
                  покурим.

Прикинем итоги.
        Светло и прощально
горящие годы, как крылья, летят за плечами.
И мы понимаем, что канули наши кануны,
что мы, да и спутницы наши, –
              не юны,
что нас провожают и машут лукаво
кто маминым шарфом, а кто –
              кулаками…

Земля,
ты нас взглядом апрельским проводишь,
лежишь на спине, по-ночному безмолвная.
По гаснущим рельсам
          бежит паровозик,
как будто
     сдвигают
          застежку на «молнии».

Россия любимая, с этим не шутят.
Все боли твои – меня болью пронзили.
Россия,
   я – твой капиллярный сосудик,
мне больно когда –
         тебе больно, Россия.

Как мелки отсюда успехи мои, неуспехи,
друзей и врагов кулуарных ватаги.
Прости меня, Время,
         что много сказать
                 не успею.
Ты, Время, не деньги,
          но тоже тебя не хватает.

Но люди уходят, врезая в ночные отроги
дорог своих
     огненные автографы!
Векам остаются – кому как удастся –
штаны – от одних,
        от других – государства.

Его различаю. Пытаюсь постигнуть,
чем был этот голос с картавой пластинки.
Дай, Время, схватить этот профиль, паривший
в записках о школе его под Парижем.

Прости мне, Париж, невоспетых красавиц.
Россия, прости незамятые тропки.
Простите за дерзость,
          что я этой темы касаюсь,
простите за трусость,
          что я ее раньше не трогал.

Вступаю в поэму. А если сплошаю,
прости меня, Время,
         как я тебя часто
                 прощаю.

Пилы кружатся. Пышут пильщики.
Под береткой, как вспышки, – пыжики.
Через джемперы, как смола,
чуть просвечивают тела.

Здравствуй, утро в морозных дозах!
Словно соты, прозрачны доски.
Может, солнце и сосны – тезки?!
Пахнет музыкой. Пахнет тесом.

А еще почему-то – верфью,
а еще почему-то – ветром,
а еще – почему не знаю –
диалектикою познанья!