Кирилл Померанцев: Спор с безжалостной судьбой: Собрание стихотворений

Уплыву от той развилки,
Где она сошла на берег.
Не разбил души-копилки?
Не устал в бессмертье верить?

Вот и помнить стало трудно
Мамы верную заботу:
— До сих пор не спишь ты? Утро!
Как же встанешь на работу?..

Не вернуть и в мире вечном
Незабытых несвершений.
Не увижу милой тени
В том обличье человечьем.

О, наивность детской веры
В матерьяльность наказаний!
Паруса моей галеры
Не наполнит свет мечтаний.

Что, если все, о, все без исключенья:
Христос, Лао-Цзе, Будда, Магомет, —
Не то чтобы поверили виденьям,
А просто знали, что исхода нет,

Что никогда не будет воздаянья,
Там пустота и ледяная тьма,
И лгали нам в безумьи состраданья,
Чтоб жили мы, а не сошли с ума?

Что смерть? Простая пересадка
Из мира этого в иной,
Где мы, хоть это и несладко,
Уже стоим одной ногой.

«Младенца ль милого ласкаю,
Уже я думаю» — дитя,
Тебе я место уступаю,
Но день придёт и для тебя.

Есть тайна страшная в Творенье,
Её не разрешить вовек
Ни торжеством, ни вдохновеньем,
И эта тайна — Человек .

Всё, что жизнь мне обещала,
Разлетелось, прахом стало.

Всё, что мне судьба дала,
Уничтожено дотла.

Тридцать лет прожил в Париже.
Тридцатью годами ближе…

Вот теперь и попляши:
Легче будет для души.

Я давно примирился со всем,
Я давно ко всему безразличен,
Как лакей, я со всеми приличен,
Как послушник, не спорю ни с кем.

Никаких доказательств не нужно,
И доказывать — просто смешно:
Предрассветное небо жемчужно,
Потому что жемчужно оно.

Я ем и пью, хожу в редакцию,
Пишу газетные статьи.
А между тем живу в абстракции,
В нирване, в полузабытьи.

Живу в тупом оцепенении,
Следя в полуночной тиши
За судорожным сердцебиением
Моей затравленной души.

Я жду письма, но от другой Марины.
Я жизнь люблю. Но разве это жизнь?
Поют гудки, блаженствуют витрины,
Клубится прах покинутых отчизн.

Но, может быть, прощенье — как отмщенье:
В конце концов — такое же клеймо…
И, заблудившись в перевоплощеньях,
Я позабыл, что получил письмо?

Я иду вдоль берега морского.
Волны спят. Чуть серебрится мгла.
Может быть, сегодня для другого
Ты письмо на почту отнесла?

Может быть, ты обо мне забыла:
Мало ли что грезится во сне?
Но за то, что ты хоть миг любила,
Навсегда останься музой мне.

Я иду. Я задыхаюсь морем.
Господи, какая синева!
Тихо всё, в синеющем просторе
Ночь вписала звёздные слова.

Милый друг, ты, может быть, далёко,
Может быть, ты в стороне чужой…
Я иду вдоль моря одиноко.
Я иду, и ты идёшь за мной.

Я медленно околеваю,
Торжественно схожу с ума
И с отвращеньем замечаю,
Что жизнь была сплошная тьма,

Сплошное светопреставленье,
Какой-то чёртов водевиль,
Бунтарство, самоопьяненье,
Разрыв-трава, бурьян, ковыль.

И это было, было, было,
И это есть, и есть, и есть.
Вот только память позабыла,
Кто оказал мне эту честь.

Я на год моложе Брежнева,
Старше Рейгана на пять.
Значит, выражаясь вежливо,
Мне и честь пора бы знать.

Раззнакомиться с политикой,
Перестать писать стишки
И заняться самокритикой,
Да замаливать грешки.

Я на старых заезженных клячах
Поднимался на русский Парнас.
Кто-то ляпнул статью об «удачах»,
Кто-то тявкнул: «Довольно без вас».

Да, ты прав, недовольный читатель:
Где там теннис и где твой футбол?
Где спортивных наград раздаватель,
Где поп-музыка, где рок-н-ролл?