яшка казанова - три года

с длиннннными рукавами. им всякий, кто
хочет обнять тебя, – наверняка, соперник.
десять минут остается у нас, и то –
скомканных. слышишь, ходики засопели?

охранник рядом. глянцевый глаз его
похож на копилку – зрачок поперек, как прорезь.
купюра на чай вызывает кивок, зевок
рождается вслед. в широченном кармане роясь,

ты чуть улыбнешься и вынешь – 145 –
большой номерок латунный. «чертовски душно» –
мне скажешь неслышно, и к выходу торопясь
заденешь плечом швейцара. тверская. «пушкин».
2007/12/06

по всем гостиницам метались –
имен портье не сосчитаешь...

врожденная сентиментальность,
с неврозом вечным сочетаясь
гражданским браком, неизменно
вела в развод и алименты.

в ночное небо цвета мела,
в кальянную: the a la mente,
расписанные хной ладони,
пьянящий дым со вкусом рая,
тревожные глаза и до, и
после. поздно. мне пора. я
зайду еще, возможно. холод
внутри светильник вырубает.

лоб на прощанье был уколот
чужими теплыми губами –
глядишь внимательно. так страшно,
что ты, заметив след укола,
меня сотрешь! я рот накрашу
и снова выбегу на холод.
2007/12/08

до утра фейерверков треск
то там, то здесь.
эхо праздника мечется по голым дворам столицы.
не спится не спится
если получается прикорнуть – ничего не снится!

подумалось: когда в руках синица,
то ей хочется любить эти руки и с ними слиться,
даже если они тянутся к журавлю.
а ты чувствуешь, как я тебя люблю?

первое утро из трёхсотшестидесятишести –
давай проведем его, незаметно другим ласкаясь
под пьяцоллу и мятный бэйлис? давай смотреть из окна, как, бессильно скалясь,
январь не может зиму осеменить: вот стих
ветер, вот щербины асфальтовые стали темнее,
заострились углы всех пересекающихся прямых
в ожидании снега... давай устроим театр теней и
станем тенями друг друга? посуду бы перемыть
после ночного пира; выкинуть конфетти;
целуясь все время, доесть вчерашнее, в холодильник засунув лица.

и пусть оно длится длится длится
это первое утро из трехсотшестидесятишести.
2008/01/01

хочу стать крупицей всех любовников мира.
пахнуть то мускусом, то молоком, то миррой.
задыхаться, хрипеть, стиснув зубы, стонать, метаться
по постелям, подстилкам, набитым трухой матрасам.
хочу стать нежной чешуйкой кожи, частицей
всех любовников мира. десятки раз воплотиться:
в поцелуи до боли; в ароматные капли пота;
в схватки бешеной ревности, когда довольно любого
взгляда вниз для бессонницы, полной сигарного пепла;
в ожерелье кровоподтеков, губами оставленных; в пекло
рук, не знающих удержу, от предплечий и до ладоней
воспаленных желаньем; в тоску, чей точёный сосуд бездонней
с каждой встречей; в пощечину; в брошенную перчатку;
в незаметные посторонним прозрачные отпечатки
тонких пальцев на потемневших клавишах пианино;
в сон полуденный послелюбовный, текущий мимо
часовых и минутных; в опиум будуаров;
в декольте из шелка, бархата и муара;
в тёплый воск свечи, которая не погасла...
хочу быть каждым и каждой в момент оргазма,
на себе замыкая звериный экстаз планеты.

и прошу, чтобы ты со мной ощутила это.
2008/01/01

ёлки в торговых центрах вялы.
праздник окончен. огни погасли.
вот бы забраться под одеяло
и сочинять друг о друге сказки...

ты будешь принцессой в нарядном, пышном,
лазурью тронутом кринолине.
я – разбойницей. так уж вышло.
мне дали мушкеты, вина налили,

по чарке хлопнули: действуй, дескать!
пускай в расход толстосумов смело!
а чтобы вовсе покончить с детством,
послали в булонский. в ночную смену.

и вот, возвращаясь, пожалуй, с бала,
ты невозмутимо тряслась в карете –
смотрела в окошко, овец считала
и, в общем, хотела домой скорее:

хотела добраться до медной ванны
с мелиссой, до нянькиных рук уютных,
до книжки с отчаянным медоваром
и юнгами, пьющими сны в каютах.

какой из ангелов ровно в полночь
дежурил? я помню, увы, не очень.
ты слышишь выстрел, зовешь на помощь
и видишь меня... эпизод окончен.