яшка казанова - три года

кривясь зеркально, падая в пол лицом,
губы размазывая о белоснежный кафель,
я себя чувствую раненым подлецом,
слепым партизаном, нуждающимся в адвокате.

прости мне меня, эту слабость не быть собой,
но быть особой – удобство подобной маски
равно доспехам. скомканный носовой
платочек-кляп очевидной червовой масти

держу зубами. так держит добычу волк,
шальной от крови, от страха ее запомнить
на вкус, как любовь. не знающий ничего,
что бы сумело его наконец заполнить,

убить чувство голода вовсе, заставить спать
всю ночь щенком, сжимающим в лапах мамку...

но мир будет влажным, теплым. придет весна
и адским листочком высунется приманка –
подснежник.
2006/01/16

там девочки пахнут анисом с корицей,
а женщины носят на бедрах капканы
с запасами слабости жаркой. кадриться
к ним может любой казанова. какао
и хлеб ждут наутро его у постели,
вспотевшей слегка от любовных усилий.
кошмар понимания, что опустели
глаза, чьей отчаянной нежностью синей
и ты заразилась бы за ночь, пожалуй,
сойдет за десертную ложку, которой
он выскоблит сердце до дырок, пожара
остатки внутри заливая кагором
густым и тяжелым, как (…) великолепно!
он даже смеяться начнет от восторга
идеей пронзительной. крошечки пепла
с похожим на сон ароматом востока,
сознанье пленяющим дымчатой шалью,
его убедят в правоте для чего-то.
на раз-два-три-вальс в такт шагам задышали
два крылышка лёгких с узором чахотки;
застукало сердце, взрывая аорту
грудную; ожили шарниры суставов…
в себе унося предвкушенье аборта,
он выйдет на улицу – юный и старый
единомоментно, как опытный феникс,
уже изучавший тоску. наслаждаясь,
эспрессо проглотит в уютной кофейне
и, дабы продолжить беспомощный танец,
у старой цветочницы купит тюльпанов,
столь алых, что будто бы капельки (…) браво!
снежинка почти незаметно упала,
его догоняя: еще раз направо –
по улице вниз – до подъезда – на пятый
этаж – ключ вставляя неловко – прихожей
интимность – халата доспехи напялив,
усядется – кресло обтянуто кожей
такой ароматной, что хочется плакать
от жалости к зверю – глаза ее вспомнит
ночные – на бронхи положит заплатой
ее поцелуй – сразу перца и соли
потребует тело – коньяк шоколадный,
янтарный ручей с ароматами жизни,
пропустит по нёбу – чертовски желанной
она ему будет – и скальпель «держись же!»
прошепчет, легко подставляясь под пальцы.
он, кровь декантируя ловким движеньем,
попросит себя про себя «улыбайся»,
мизинцем прочертит дорожку на шее –
так двоечник неторопливо и смело
волшебные страны рисует на карте –
шепнет про любовь ей откуда-то с неба,
прохладной рукой опрокинув декантер.

забавный герой предпоследнего кадра,
он снова забыл перед смертью побриться.

там женщины носят на бедрах капканы,
а девочки пахнут анисом с корицей.
2006/01/19

я могла бы всю ночь заниматься с тобой любовью,
раскрывая тонкие вены свои для тебя, как объятья.
или шрамом височным смерти считать в обойме,
удивляя тебя этой тягой к металлу. опять я

забираюсь в фантазиях выше. шептать «изыйди!»
нынче самое время – спроси у трепещущих бедер,
по которым рисуют руны мой теплый змеиный язык и
– на градус прохладнее – губы. этой дикой животной йоги

постигая гибкую азбуку, незаметно взрослею,
складка рта становится тонкой и ироничной…
я могла бы всю ночь заниматься любовью с нею,
раскрывая тонкие вены свои для нее, как птичьи

крылышки, изначально сомкнутые в ладони.
или шрамом височным поцелуи считать, покуда
мой хромающий ангел идет по воде и тонет.
я могла бы всю ночь отдаваться себе, под утро

ощутив безысходность. тела вспотевший лоскут
слишком тесен для страхов и слишком тяжел для выгод.
на запястья капаю мускус – стремленье к лоску
лишний раз выдает мое желание выбыть.

я могла бы. я с детства в себе тренирую это –
оригами из ласк и мозаику из укусов.
притягательность данного, черт бы драл, пируэта
для меня – будто опиум. мягкие вены густо
и легко, как ручей, будут нежить тебя, лелеять
все капризы твои, все шалости, все обиды.