Михаил Цетлин (Амари) - Цельное чувство

И бурь порыв без предела
Вдохнули в уста людей,
И жизнь им влили в тело
Для земных ночей и дней;
Создали зренье и слово,
Чтоб душа с ним тайно слилась;
Свой час для труда земного,
Для греха земного свой час.
И дали любви обаянье,
Которым путь освещен,
И дня красоту и сиянье,
И ночь и у ночи сон.
И слов его ярко горенье,
И надежда в его устах,
Но в сердце — слепое томленье
И предчувствие смерти в глазах.
Ах, он ткет, но постыдна одежда;
Свет — только пожнет ли он;
Жизнь есть бодрствованье и надежда,
Но в конце и в начале — сон…

Ты боевой корабль у колоннады.
Когда-то пушки укрывал твой трап,
Теперь — ты фабрик тяжкая громада,
Теперь ты денежный железный шкап.

Тебе отцы плясали серенады.
Венком тебя венчали не цветов,
А жизней собственных. От канонады
Дрожали стены у твоих бортов.

И мы придем к тебе. И сердце каждый
Тебе отдаст, исполненное жаждой
С тобою плыть по всем земным морям,
Ведь каждый здесь сын воина и воин,
Нам пушки будет заряжать достоин
Чудовищ полк с карнизов Нотр-Дам.

Дышу я снова воздухом родным.
Петух кричит, звенят колокола,
Играют дети в зелени, и дым
Каминов в небе вьется. Не была
Давно душа так радостно светла:
Здесь все английское, к своим, к своим
Вернулся я, — как сердце радо им!
Европа вся еще в оковах зла,
На время, но в цепях. А ты, страна
Моя, свободна! И душа полна
Такой и радости и высоты.
Как счастлив я, что здесь дышу, живу,
Гуляю, мну английскую траву —
Что мне во всем товарищ милый — ты.

На закатное небо посмотри заревое
Через наше оконце.
Обними мою шею, вот, прижмись головою.
Опускается солнце.

Небо — море сиянья. Свет великий струится,
Сплетены мы безмолвно.
Пусть летят наши души, как свободные птицы,
В светозарные волны,

Затеряются в высях, как две быстрых голубки,
Но в пустыне безбрежной
Острова заалеют, — и воздушны, и хрупки,
Души спустятся нежно.

Уж не раз прозревали нетелесным мы взглядом
Те миры без названья,
И от их созерцанья стала жизнь наша — адом,
И удел наш — скитанья.

Словно к светлой отчизне, устремляем мы очи
К ним с великою жаждой.
Не о них ли нам шепчет звезд торжественной ночи
Луч мерцающий каждый?

И на них мы остались, нет ни друга, ни брата,
Два цветка мы в пустыне,
Тщетно ищем, скитаясь, невозвратной утраты
На холодной чужбине.

Спички серные чуть-чуть шипят,
Прежде чем зажечься, и хрустят,
И потрескивают язычками
Пламени: — не так ли, в тесный круг
Наш вступив, ты чуть зажглась меж нами —
Чуть заметной искрой глаз и рук,
Чтобы вспыхнуть яркой вспышкой вдруг?
Вот и волосы горят огнями,
Словно тоже их зажег твой взгляд;
Вот и платье ты вкружила в пламя;
И в огне — двух обнаженных рук,
Змей, которых охватил испуг,
Средь извивов — дробный, четкий стук.

А потом: как будто тесно стало
Пламя ей — она его сорвала
И, собравши в маленький клубок,
На пол бросила, как лоскуток.
Но оно гореть не перестало,
И она его с улыбкой растоптала
Быстрыми ударами маленьких ног!

Не по вкусу мне и по нраву
Разбираться в делах приватных
И оспаривать чье-то право
Саркастически петь богатых.

Невысокая это участь,
Незавидное испытанье —
Разбиваясь душой и мучась,
Для «греха» искать оправданье.

Это, в общем, смешно и скучно…
Но, взнесенный талантом смелым,
Голосисто, светло и звучно
В небе плавает лебедь белый.

Неколеблем треножник прочный.
Зная правых и виноватых,
Без оттенков, легко и сочно
Нарисован портрет богатых:

С музой творческою не дружен,
В дорогие меха наряжен,
Мир искусства ему не нужен
И голодный певец не важен.

А с высот голубых, безгрешных,
Удивляется Бог стокрылый
Бездуховности их кромешной
И бескрылости их унылой.

Но напрасны, увы! — старанья
Разграфить эту жизнь, — хоть тресни
Духа творческого дыханье
И богатым тоже известно.