Дорогу кораблю,
Что рвется в высоту!..
Мир тесен! Как люблю
Я эту тесноту!
В военкомате старики —
Кто с красно-желтыми нашивками,
Кто с планками, кто без руки,
Кто пишет, может быть, с ошибками.
Глядят на длинного юнца,
Что из дверей по пояс высунут.
А он кричит им без конца:
— Ну что за люди! Всех вас вызовут!
Им даль горящая видна,
Команда слышится одна:
— Вперед! — тогда и встали в цепь они,
…Здесь получают ордена —
Отечественная война
Второй и — реже — первой степени.
С той искореженной земли,
Где так привольно и просторно,
Солдаты юные сошли
Под тяжесть камня или дерна.
Тем, кто остался от полка,
Казалось: годы — без предела.
И столько их прошло, пока
Шеренга вовсе поредела.
Однако общий этот след
Одной и той же меркой мерьте.
Что разница в полсотни лет,
Коль речь ведется о бессмертье!
Вот вы устали
И от сегодняшних дел.
Что ж, и у стали
Есть допустимый предел.
В нашей подкорке
Давняя брезжит война.
Ставь хоть подпорки —
Так еще давит она.
От великой дали той,
От победного привала,
С небывалой быстротой
Нас потом пораскидало.
Что случилось испытать,
В жизни выдержали стойко.
Но чтоб встретиться опять,
Лет понадобилось сколько!
А средь братьев боевых,
Что имелись на примете,
Из оставшихся в живых
Многих нет уже на свете.
«Под стеклянным гулким сводом…»
Под стеклянным гулким сводом
Сбившиеся голоса.
С каждым днем и с каждым годом!
Глуше эта полоса.
В этом мире нереальном,
Близко или вдалеке,
Объявленья на вокзальном
Непонятном языке.
Но по странному наитью
Люди всё это опять,
Словно связанные нитью,
Умудряются понять.
«Только выскочив из подъезда…»
Только выскочив из подъезда,
У других уже на виду,
Шаг привычно ускорив с места,
Пробуждаемся на ходу.
По спешащему дружно люду
Бьет лучом голубая высь.
Что так много детей повсюду?
Ах, каникулы начались!
Как щеглы или канарейки,
Ребятишки в метро шумят.
Сунул в щель четыре копейки —
«Правду» выщелкнул автомат.
Эскалатора шаткий желоб.
Чья-то челка или коса…
Снов легчайших или тяжелых
Позабытая полоса.
Увидел нескольких солдат
В метро, где гул привычный длится.
Но незнакомый лег закат
На их задумчивые лица.
А лейтенант их молодой —
Куда он с ними? Вряд ли в отпуск.
В его глазах дрожит порой
Какой-то странный дальний отблеск.
Не ощущают на себе
К ним обращаемые взоры.
Что там — в недавней их судьбе?
Тревога? Ночь? Ущелье? Горы?..
В похожем на этот, былом сентябре,
Когда синевы наплывает лавина,
Березку свою посадил на бугре
Счастливый отец в честь рождения сына.
А годы стремительно — каждый как вскрик —
Мелькая, проносятся справа и слева.
И что-то бормочет согбенный старик,
Ровесник могучего белого древа.
Дед смутился — не узнал.
Ведь годов-то — с перебором.
Вспомнить, виделись в котором,
Нету сил уже — устал.
Чуть покачиваясь, он
Смотрит, светлого светлее,
Долгой старостью своею
Незаметно опьянен.
Как бывает у кого! —
Мы свой возраст молча терпим.
Впрочем, старость — только термин.
И не более того.
«Март и апрель поменялись местами…»
Март и апрель поменялись местами:
Синее небо горит в феврале,
В марте метели с густыми хвостами
Ходят кругами по белой земле.
В общем, погода, порядок ломая,
То прохрустит по апрелю ледком.
То поразит зноем раннего мая,
То и в июне обдаст холодком.
Остро причастны к раскатам и вспышкам
Так мы живем возле грозной реки,
С возрастом нашим считаясь не слишком
Логике строгой и то вопреки.
Читать дальше