Константин Ваншенкин - Примета

Курят возле залива
С чуть приметной ленцой
Или смотрят брезгливо
На бегущих трусцой.

Москва готовилась к салюту.
А мы, не хуже старых бар,
В гостиничный попали бар
На иностранную валюту.

Валюты, ясно, никакой
На счете или под рукой
Не оказалось, кроме кровной.
Но мы вошли походкой ровной.

А там — приятный полумрак.
А там — бутылок! Страшно глазу!
Нам объяснили, что и как.
Мы, правда, поняли не сразу.

Не проявили свой напор
И не высказывали мнений,
Хотя и был при нас набор
Всех орденов и всех ранений.

И мы покинули столы,
Не так уж сильно и задеты…
Тут и ударили стволы,
Тут и посыпались ракеты.

Мы теперь уж встречаемся мало.
Хоть и мечены общей судьбой.
Но стихи на страницах журнала
Все же видятся между собой.

И еще не сошедшие с крута.
Наподобие старых солдат.
Тут они обнимают друг друга
И придирчиво эдак глядят.

Сергей Сергеевич Смирнов,—
По правде, сделал он немало.
Он не искал особых слов,
Но вся страна ему внимала.

Он не оставил звонких книг —
Была его не в этом сила,—
Но наступил особый миг,
И Время им заговорило,

Чтоб сообщить через него
О тех безвестных людях долга…
Его забудут самого —
Они останутся надолго.

Природа — санитар. Кого не схоронили,
Она потом сама присыпала песком.
Лежат у переправ, в речном холодном иле
Или под вставшим здесь березовым леском!

Количество стволов, средь боя раскаленных
По формуле ее равно числу стволов,
Несущих над собой прохладу крон зеленых:
Которые сильней и слез твоих, и слов.

Вы палкой в снег потыкали,
А там, внизу, ручей.
Весенние каникулы.
Над школой шум грачей.

По льду конечком чертите,
Но слаб и мягок лед.
Огнем четвертой четверти
В момент его сожжет.

Весенние каникулы.
Крушение основ:
Распухшие фолликулы,
Ангина и озноб.

В гимнастерках эти дети,
Холодны и голодны,
Находились на диете
У грохочущей войны.

Их мальчишеские лица,
Их мужские костяки!
Пулемет, как говорится,
Взять на плечи — пустяки.

Эти юные солдаты,
Эта грозная пора.
Эти давние утраты,
Это дальнее «ура!..».

Солдат-мальчишка одноногий
На деревянных костылях,
Взлелеянный в госпиталях,
Плывет как парус одинокий.

А небо — синего синей.
Уже идут занятья в школе.
Видна и в городе, и в поле
Его широкая шинель.

Когда окончилась война,
Пошли иные времена.
Но, все отчетливей видна,
Являться стала мне она.

Пока мы были на войне,
В ее дыму, в ее огне.
Она жила кругом, вовне…
Но оказалось, что во мне.

Удалось запомнить нам
Путь в разрывах, номер части,
Медсестер — по именам
И по званиям — начальство.

Сохранились с давних пор
До четвертого колена —
Лейтенант, сержант, майор
И — Маруся, Клава, Лена…

У окна, в коридорчике тесном,
Где закат отражался в полах.
Познакомились в первом протезном,
Как знакомятся в госпиталях.

Прибывало кино на телеге.
Обдавало дыханьем весны.
Оба молоды, оба калеки
Отшумевшей великой воины.

В тишине или в гуле обвальном,
Дальше — вместе, при свете и мгле,—
Помогая друг другу в буквальном
Смысле жить и стоять на земле.

Дети, внуки, забота и ласка,
Дом стандартный, и рядышком с ним
Инвалидная эта коляска,
«Москвичок» с управленьем ручным.

Друзья моих друзей,
Окликнуты войной,
Дорогою своей
Шли рядышком со мной.

Ведь я там тоже был
Среди всеобщих дел.
Из речек воду пил
И у костров сидел.

Девчушечка — точь-в-точь
Подружка давних дней,—
Как выяснилось, дочь
Былой любви моей.

Пилот, что прянул в синь,
Оставив белый след,—
Как выяснилось, сын
Соседей прежних лет.