Лев Мей - Стихотворения

Упала пышнолиственная роза…
За ней другая, третья… словно вязь
В перстах лилейных Флоры расплелась,
И, волею богов, метаморфоза
Свершалась очевидно: с высоты
Лилися вниз дождем благоуханным
Мгновенно оживавшие цветы.
Поражены явлением нежданным,
Вскочили гости, слов не находя,
Чтоб выразить всю силу изумленья,
Но — минул краткий миг оцепененья,
И мерный шум цветочного дождя
Покрыли оглушительные крики:
«Живи вовеки, кесарь наш великий!

Да здравствует божественный Нерон!
Благословенны дни его драгие!..»
Ликуют снова гости молодые,
И снова смех и чаш веселый звон
Триклиниум умолкший огласили.
Недавний страх и ужас далеки!
Из ярких роз и белоснежных лилий
Свиваются пахучие венки;
Плетутся вязи длинные фиалок,
Нарциссов, гиацинтов, васильков…
«Менад сюда! Канатных плясунов!
Вина! вина! Кто пить устал, тот жалок!
Придумывай скорей, архимагир,
Чем заключить достойнее наш пир!»

Все девять муз украшены венками;
На всех гостях гирлянды из цветов;
Все ложа, пол, весь длинный ряд столов У
сеяны, усыпаны цветами…
Пора рабам дать отдых и покой:
Генгит вскочил и ложе с места сдвинул
И пса толкнул могучею пятой:
Рванулся пёс, светильник опрокинул
И цепь порвал… И вот рабы ушли,
Ушли рабыни, плясуны, менады…
Кой-где погасли пирные лампады…
Веселый смех и крики перешли
В невнятные слитые разговоры;
Замолкнул клир и потемнели хоры…

И падают, и падают цветы,
И сыплются дождем неудержимым…
В лугах и злачных пажитях под Римом
Три дня их сбором были заняты
Селянки загорелые и дети…
И падают, и падают цветы,
И зыблются, как радужные сети,
Спущенные на землю с высоты.
Их сотня рук с потухших хор кидает
Корзинами, копнами; аромат
Вливает в воздух смертоносный яд;
Клокочет кровь, и сердце замирает
От жара и несносной духоты…
И падают, и падают цветы…

Напрасен крик пирующих: «Пощады!
Мы умираем!» Падают цветы —
Пощады нет: все двери заперт ы ;
Потухли всюду пирные лампады…
В ответ на вопль предсмертный и на стон
В железных клетках завывали звери,
И за дверями хохотал Нерон.
Еще мгновенье…
Растворились двери —
Великодушный кесарь забывал
Обиду, нанесенную поэту…
Впоследствии, припомнив шутку эту,
Позвал на пир гостей Гельогабал;
Но тем гостям плачевней жребий выпал:
Помешанный цветами их засыпал…

«Ты, чужеземец, ревнуешь меня к Праксит е лю напрасно:
Верь мне, мой милый, что в нем я художника только
любила,—
Он потому мне казался хорош, что искусство прекрасно,
Он для другой изменял мне — и я про него позабыла…
Впрочем, кого не смутили бы льстивые речи: „Гнатена,
Нет, не Киприду, — тебя породила жемчужная пена!
Будь образцом для статуи богини, бессмертия ради:
Имя твое и твоя красота не погибнут в Элладе!“

Я согласилася… Мрамора глыба — такая, что только бы
нимфе
Или богине статую иссечь — красовалась в ваяльне;
Чуда резца животворного ждали всечасно в Коринфе,
А Праксит е ль становился скучнее, угрюмей, печальней.
„Нет, не могу! — говорил он, бросая резец в утомленьи.—
Я не художник, а просто влюбленный: мое вдохновенье —
Юноши бред, не она, Прометеева жгучая сила…
О, для чего в тебе женщина образ богини затмила?“

Прошлой зимою… — Налей мне вина из потера:
Вечер свежеет — по телу и холод и жар пробегает…
Прошлой зимою в Коринфе у нас появилась гетера,
Именем Фр и нэ… Теперь ее всякий коринфянин знает;
Но, захотелось ли ей возбудить любопытство в народе
Или от бешеных оргий Афин отдохнуть на свободе,
Только она укрывалась от смертных, подобно богине…
Вскоре, однако ж, Коринф коротко познакомился
с Фр и нэ!
Вот подошли Элевзинские празднества… Пестрой
толпою
Жители Аттики шумно стекалися н а берег моря:
Шли сановитые старцы, венчанные Крона рукою;
Отроки шли, с Ганимедом красою весеннею споря;
Юные жены и девы, потупив стыдливые взоры,
Ловко несли на упругих плечах храмовые амфоры;
Мужи и смелые юноши, вслед за седыми жрецами,
Жертвенных агнцев вели и тельцов, оплетенных цветами.

Все обступали толпой оконечность пологого мыса:
Против него, по предапию, вышла из моря Киприда.
Жрицы пафосской богини готовились, в честь Адониса,
Гимны обрядные петь: застонала в руках их пектида,
Звуки свирели слилися с ее обольстительным стоном…
Вдруг от толпы отделилася женщина… Длинным
хитоном
Был ее стан величавый ревниво сокрыт; покрывало
Белой, широкой волной с головы и до пят ниспадало.