Лев Мей - Стихотворения

Боже, господи! Видишь во дню,
А не то чтобы ночью, с постели:
Словно вихорь завился в корню,
А в уносе-то вьюги-метели!
Закрутили весь снег, понесли
В изморозной сети, без догони,
До столба, до желанной дали…
Донеслися — и фыркнули кони…
И далеко ж умчались они
Ото всех, хоть и все догоняли
И догнали, что ласточку пни,
Да и то запыхались — устали…
А они?.. На возьми — подавай
Хоть сейчас ко крыльцу королевне.
А наездник?
Прости, брат, прощай!..
Знать, пирует с дружками в харчевне.

Голубушка моя, склони ты долу взоры,
Взгляни ты на окно: какие там узоры
На стеклах расписал наш дедушка-мороз
Из лилий, ландышей и белоснежных роз.
Взгляни, как расписал он тайно иль не тайно,
Случайно говоря, а может, не случайно,
Хотя бы, например, вот это бы стекло?
Взгляни ж: перед тобой знакомое село,
Стоит себе оно, пожалуй, на пригорке…
…………………………………………………………….

Пир в золотых чертогах у Нерона,
Почетный пир для избранных друзей…
Сам кесарь с о звал дорогих гостей
На празднества в честь муз и Аполлона;
Сам кесарь муз избрал средь гордых жен
И юных дев блистательного Рима:
Особый день был каждой посвящен,
И каждая была боготворима.
Уж восемь раз решали первенство
Для новой музы брошенные кости,
И восемь раз ликующие гости
Меняли пир, меняли божество,—
И вот настал черед для Мельпомены,
Для остальной красавицы-камены.

Триклиниум… От праздничных огней
Горят богов изваянные лики,
Горит цветной помост из мозаики,
Горит резьба карнизов и дверей,
И светятся таинственные хоры.
На раздвижном высоком потолке
Озарено изображенье Флоры —
В венке из роз, с гирляндою в руке:
Склонившись долу светлыми кудрями,
Богиня на послушных облаках,
С улыбкою весенней на устах,
Проносится над шумными гостями,
И кажется, лилейные персты
Едва-едва не выронят цветы…

И кстати бы! Давно пируют гости;
Давно в кратерах жертвенных вино
Пред статуи богов принесено
И р о злито рабами на помосте;
Давно и навык и талант прямой
В науке пиршеств поваром показан;
Давно и пес цепочкой золотой
К тяжелому светильнику привязан…
А всё еще пирующим венков
Рабыни на чело не возлагали
И пышных лож еще не устилали
Живым ковром из листьев и цветов;
Но каждое покрыто было ложе
Иль тигровой, иль барсовою кожей.

Среди чертога ложа с трех сторон;
Одно из них с серебряною сенью:
С приличной для пирующего ленью
Возлег на нем сам Нерон-Аполлон.
Он в одеяньи светоносца бога:
Алмазами горит его венец;
Алмазами осыпанная тога
На олимпийский шита образец
Из белоснежной, серебристой ткани;
Ни обуви, ни пояса на нем;
Резной колчан сверкает за плечом;
Лук и стрела небрежно сжаты в длани.
У ног его Софоний-Тигеллин,
Наперсник и всемощный властелин.

За дочерей Германика когда-то
В Калабрию он выпровожден был
И рыбаком дни жалкие влачил,
Пеняя на решение сената;
Сетями хлеб насущный добывал;
Привык к труду, не знаемому с детства,
И вдруг — отец богов ему послал
Нежданное, богатое наследство!
Купивши право снова въехать в Рим,
Явился он средь мировой столицы,
Завел коней, возничих, колесницы
И отличен был Н е роном самим.
Коварный, ловкий, наглый и пригожий,
Он образцом был римского вельможи.

Эпикуреец, баснословный мот,
Он Энобарба изумил недавно
Своею роскошью и выдумкой забавной.
На пруд Агриппы был им спущен плот,
Уставленный трапезными столами
И движимый десятками судов;
Придворные, одетые гребцами,
Под звуки лир и голоса певцов,
Вздымали мерно весла золотые
И медленно скользили по воде;
Когда ж на тихо дышащем пруде
Заколыхались сумерки ночные,
В густых садах зажглися фонари,—
И длился пир до утренней зари.

По берегам стояли павильоны;
У их порогов, с пламенем в очах,
С венками на заемных париках,
Гостей встречали юные матроны.
Бессильны кисть, и слово, и резец
Для этих жриц и избранниц Гимена…
И вот уже двурогий свой венец
Сронила в море сонная Селена…
Но Тигеллин в пирах не забывал
Ни гласных дел, ни тайных поручений…
Теперь, под гнетом смутных размышлений,
В триклиниум к Нерону он вступал.
Но понемногу стал повеселее,—
И скромно улыбается Поппее.